— Красивый вечер, — заметил подошедший к Криду пожилой китаец в одеждах торговца. — Такая музыка, такой ветерок... Жить бы да жить.
— А вы не боитесь смерти? — неожиданно для себя спросил Крид.
Старик удивлённо посмотрел на него.
— Боюсь, конечно. Но не настолько, чтобы из-за этого не жить. Смерть неизбежна, а вот такие вечера... — он указал на музыкантов и танцующих, — такие вечера случаются не каждый день.
— Мудрые слова.
— Да нет, простые. Я торговец тканями, всю жизнь считаю деньги. Но иногда выхожу на улицу послушать музыку и понимаю — вот она, настоящая ценность.
Музыканты плавно перешли к медленной, почти интимной мелодии. Это была песня о расставании — не горьком, а светлом. О том, как влюблённые прощаются на рассвете, зная, что встретятся вечером. О том, как мать провожает сына в дальнюю дорогу, благословляя его на подвиги.
Танцующие пары притихли, прижавшись друг к другу. В их объятиях было что-то трогательное — понимание хрупкости момента, желание сохранить его как можно дольше.
Крид закрыл глаза и позволил музыке полностью заполнить сознание. В звуках эрху он услышал свою собственную историю — бесконечные скитания, встречи и расставания, поиски смысла в бессмысленном существовании. Но теперь, под открытым небом, в окружении живых людей, его история звучала не как трагедия, а как баллада.
Печальная, да. Но красивая.
Ветер стих, и на площади воцарилась особая тишина. Даже дети перестали шуметь, заворожённые музыкой. В этой тишине каждая нота звучала особенно ясно, каждый звук имел свой смысл.
— Господин, — снова обратился к Криду Ван Лэюэ, когда мелодия закончилась. — Вы не хотели бы сыграть с нами? У вас лицо человека, который понимает музыку.
— Я не умею играть на ваших инструментах, — ответил Крид.
— А на каких умеете?
Крид задумался. За века жизни он освоил множество инструментов разных народов.
— На лире. Это греческий инструмент, похожий на вашу цитру.
— Интересно! — оживился музыкант. — А можете спеть? Голос — тоже инструмент.
Крид колебался. Он не пел на публике уже несколько столетий. Но что-то в этом вечере, в этих людях, в музыке располагало к открытости.
— Могу попробовать, — согласился он.
Ван Лэюэ радостно махнул рукой остальным музыкантам.
— У нас гость! — объявил он. — Музыкант из далёких западных земель!
Толпа заинтересованно загудела. Крид вышел в центр круга, чувствуя на себе десятки любопытных взглядов. Странно — он командовал армиями, беседовал с императорами, но сейчас волновался больше, чем во время любой битвы.
— Это песня моего народа, — сказал он. — О путешественнике, который ищет дорогу домой.
Он начал петь на древнем кельтском языке. Мелодия была простой, но проникновенной — она рассказывала о моряке, чей корабль разбился о скалы, и который теперь бродит по чужим землям, надеясь найти путь к родным берегам.
Слушатели не понимали слов, но музыка говорила на универсальном языке. В голосе Крида звучала тоска по дому, который он, возможно, никогда не увидит, усталость от бесконечных странствий, и одновременно — надежда на то, что где-то впереди его ждёт покой.
Ветер снова усилился, подхватывая звуки песни и разнося их по ночному городу. Где-то в домах люди останавливались, прислушиваясь к незнакомой мелодии. Где-то старики вспоминали собственную молодость и дальние страны, которые видели в грёзах.
Когда песня закончилась, на площади воцарилась тишина. Потом раздались аплодисменты — не громкие, а какие-то особенно тёплые.
— Красиво, — сказала та самая старушка с внучкой. — Очень печально, но красиво.
— Как жёлтые листочки, — добавила девочка.
Крид улыбнулся ребёнку и снова почувствовал то странное умиротворение, которое приходило к нему в редкие моменты гармонии с миром.