Мать спустила чулок, и Редлих осторожно снял чулок с ее ноги. Затем умело размотал повязку, стягивающую щиколотку.
«Да, нога выглядит очень неважно», — заявил он. — «Будем прикладывать холод, пока не спадет опухоль».
Он снова вышел и вскоре вернулся с дымящимся кофейником.
«Ну-ка, парень, беги на кухню, достань из шкафа кофейные чашки. А на подоконнике стоит бутылка с яблочным соком. Это для тебя. Не забудь захватить ложки! К сожалению, молока у меня нет, но немного сахара найдется. Сахарница в шкафу».
С этими словами он выпроводил меня на кухню. Вернувшись из кухни с чашками, я попытался побыстрее расставить их на столе. Внезапно я почувствовал, как задрожали мои колени. Я едва успел расставить чаши на столе и быстро прислонился к стене. Редлих не помогал мне. Он все еще возился с маминой ногой.
«У вас растяжение связок. Постепенно пройдет. Будем прикладывать холод. И еще нужно наложить на ногу небольшие шины».
Мать испуганно смотрела на меня. Заметив это, Редлих оторвался от своего занятия и обернулся ко мне.
«Господи, да ты же совсем зеленый! И едва на ногах держишься!»
Он осторожно положил на диван мамину ногу и подошел ко мне.
«Пустяки, только небольшая слабость», — защищался я.
«Небольшая слабость? Да ты просто голоден!»
Он опять выбежал на кухню и вернулся с буханкой хлеба и ножом, на ходу отрезая от буханки большой кусок.
«Сначала съешь это», — сказал он, — «а когда тебе полегчает, можешь поискать что-нибудь в кладовке. Думаю, вам тоже нужно сперва подкрепиться, а уж потом выпить кофе».
С этими словами он протянул матери кусок хлеба и снова занялся ее ногой. Он осторожно поворачивал ступню в разные стороны, видимо, не причиняя матери сильной боли. Затем снова исчез на кухне и вернулся со старомодной грелкой, набитой льдом. «Будет довольно неприятно, но это единственное, что помогает».
Он осторожно положил грелку со льдом ей на щиколотку. Мать вздрогнула.
«Если будет слишком холодно, обмотаем ногу полотенцем, но лучше без него».
Он подпер грелку подушкой, чтобы она не падала, и налил кофе.
В кладовой я обнаружил длинный, еще не высохший кусок сырокопченой колбасы, помидоры, банку с топленым салом и принес все это в гостиную.
«Сыр у меня тоже есть. Эдамский, из Голландии. Когда я там бываю, мне иногда удается достать что-нибудь. В Польшу я скоро, наверное, ездить больше не буду. Тогда и колбасе конец придет».
Он подмигнул мне. Похоже, он был в отличном настроении. Он был просто неузнаваем. Мать медленно пила свой кофе, заедая его хлебом. Было видно, что заботливость старого Редлиха глубоко тронула ее. Редлих положил ей на хлеб кусочки колбасы и еще раз напомнил — на ногу нужно наложить шины. А врач для этого вовсе не нужен — он все сделает сам.
«Почему он старается подчеркнуть, что маме не нужен врач?» — спрашивал я себя.
«Я наложу вам шины, а потом, когда вы будете у фрау Нихоф, вы и сами сможете накладывать их на ногу. Вы ведь опять у фрау Нихоф живете?»
«Мы все утро ждали ее, потом хотели отправиться в Кепеник, в лагерь, но пришли к вам».
Мать, по-видимому, уже немного отдохнула. Придуманная история о ноге, поврежденной во время налета, была достаточно убедительной.
«Ну вот и хорошо, подождите ее здесь. Наверное, фрау Нихоф задерживает что-то важное. А Рольф ужасно обрадуется, когда тебя здесь увидит».
«А вдруг Кэте перевели на работу в Губен?» — предположил я.
«Она бы сразу дала нам знать. Она же знает наш адрес!» — отмахнулась мать.
«Если это произошло неожиданно и быстро, то она, наверное, не успела нас предупредить».
«Не беспокойся, мой мальчик. Здесь для вас тоже места хватит. Дом-то ведь громадный, для большой семьи был построен. Когда наешься, можешь осмотреть его», — сказал Редлих и добавил: «Порой так случается, что обязательно нужно помочь кому-то. И самое скверное, когда не на кого положиться».
Он налил себе остаток кофе, от которого отказалась мать. Затем, поставив на стол пустую чашку, снова обратился ко мне:
«Сейчас мы оставим твою маму одну. Пусть она немного поспит. А ты поможешь мне смастерить шины для ее ноги. Или ты хочешь сперва наверх подняться?»
«Ах, это успеется», — возразила мать. — «Да мне и спать не очень хочется».
«Как хотите. В любом случае — я буду в гараже. У меня там мастерская».
Он медленно поднялся.
«Но если вы все же хотите уйти, скажите мне. Тогда и шины мастерить ни к чему».
Редлих вышел. Услышав, как хлопнула входная дверь, мать сказала:
«Он с самого начала нас раскусил. Интересно знать, как скоро здесь появится гестапо», — произнесла мать с таким вялым безразличием, что мне стало не по себе.