Звук был такой, как будто кто-то стучал в железную дверь. Потом что-то затрещало. Шум шел со стороны сада, и свет, проникавший в подвальное окошко, становился все ярче. Внезапно раздался мощный удар. Пол подвала повело в сторону. На меня посыпались пакеты с мукой и сахаром. Лампочка в подвале погасла. Однако благодаря багровым отблескам в подвальном окне я смог как-то ориентироваться.
«Мама!» — закричал я.
В ответ — ни звука. Хорошо, что подвал не был таким уж большим. Ползая по полу, я шарил вокруг руками, пытаясь отыскать мать, и не переставая звал ее. Наконец я услышал тихий стон.
Ее отбросило к окну. Она слабо шевелилась, постанывая.
«Что с тобой? Ты ранена?»
«Думаю, что нет. Не шуми, тише. Вдруг снаружи люди!»
«Ты ударилась? Где у тебя болит?»
«Меня что-то ударило по голове».
Я ощупью подполз к ней и сел у стены. Положив голову матери к себе на колени, я осторожно ощупал ее лицо.
«Нет, не здесь», — сказала она. — «Мне что-то свалилось прямо на голову. Наверное, одна из бутылок с вином с полки упала».
Я провел рукой по ее голове. Волосы были чуть жестковатые, как солома.
Мать тихо вскрикнула.
«Ну и здоровая же шишка у тебя на затылке!. Нужно проверить — нет ли крови».
«Пощупай еще разок, а потом постарайся на свету рассмотреть свои пальцы».
В подвале становилось все жарче. Я еще раз ощупал затылок матери. Она снова вскрикнула. Осторожно усадив ее у стены, я встал и посмотрел на свои пальцы. Крови на них не было.
«Ну, значит, ничего страшного».
Она попыталась подняться и чуть не упала.
«Наверное, у тебя сотрясение мозга. Или перелом черепа. А может, еще что-нибудь приятное в этом роде».
«Прекрати эти дурацкие шутки!» — рассердилась мать. Я с облегчением вздохнул: сердится — значит, все в порядке.
«Открыл бы ты дверь! Здесь невыносимо жарко».
Я попытался нажать на ручки железной двери подвала. Они были страшно горячие.
«Не могу», — сказал я. — «Дверь заклинило!»
Мать со стоном поднялась и стала рядом со мной. Дотронувшись до двери, она тут же отдернула руки.
«Господи, она же горячая, как печная конфорка! Почему дверь такая горячая?»
«Думаю, наш дом горит. И сад тоже. Другой причины быть не может».
Мы подошли к окну. «Давай», — сказала мать. — «Я приподниму тебя, а ты попытайся расшатать оконную решетку. Вдруг она откроется!»
Мать снова была решительной и собранной. Что за женщина! Она приподняла меня, и я стал осматривать решетку в поисках какого-нибудь шарнира или задвижки. Ничего! Тогда я изо всех сил, обжигая руки, попытался потянуть решетку вниз.
Мать больше не могла держать меня и опустила на пол. Я поискал скамейку, и мы сели.
«Так бы и я могла», — услышал я голос матери. — «И поднимала я тебя зря. Бесполезно».
Жара становилась все невыносимее.
«Если мы еще какое-то время будем оставаться здесь, мы задохнемся».
«Задохнемся?» Мать нервно захихикала. «Я бы этого не сказала. Мы просто зажаримся — так будет вернее».
«Ну, хватит. Кончай шутить! Нам нужно отсюда выйти».
«Да, ты прав. Конечно же, нам нужно отсюда выйти! У нас с тобой два выхода — либо через дверь, либо через окно. Какой из двух мы выберем?»
Она захихикала еще громче.
«У господина Редлиха золотые руки. И дверь, и оконная решетка — наверняка его работа. Сделано на совесть. Мейд ин Джермани».
Хихиканье перешло в истерический смех.
«Гитлер нас везде достанет. Мы не хотим в газовую камеру — теперь мы по его милости можем подохнуть здесь».
Смех перешел в беспомощное всхлипывание.
Я вспомнил о пощечине, которую дал матери, когда незадолго до нашего бегства она потеряла самообладание. На этот раз я просто обнял ее.
«Нам нужно попытаться открыть дверь. Может, мы неправильно поворачивали дверные ручки. Наверное, их нужно поворачивать не вниз, а вверх».
Она не ответила.
«Когда-то ведь огонь погаснет. Не может же гореть вечно!»
Я чувствовал себя совершенно обессиленным. Однажды я слышал, что в подобных случаях дышать нужно неглубоко, чтобы поменьше вдыхать раскаленный воздух. Поэтому я старался не делать глубоких вдохов.
«Огонь сильнее воздуха. И поэтому воздух быстро накаляется».
Я не помнил, кто рассказывал мне это.
Стоявшие на полках бутылки с вином взрывались, как маленькие осколочные бомбы. Руками мы инстинктивно пытались закрывать головы от бутылочных осколков. Однако несколько осколков в меня все-таки попало, да и в мать наверняка тоже.