— Стой спокойно, не дёргайся! — делаю замечание мальчишке. Тот страдальчески морщится. Он бы уже, как Герасим Муму, утопил меня в море вопросов, но стесняется посторонних.
Полицай высовывает голову из соседской двери и зовёт эскулапов. Они мгновенно исчезают внутри. Слышно, как медики разговаривают с фрау Краус. Тем временем пожарные собирают свои инструменты и прощаются с нами:
— Чюсс!
— Чюсс!
Серьёзные мужчины спускаются вниз, а им навстречу, кряхтя, вздыхая и останавливаясь на каждой ступеньке, поднимается ещё одна бабулька. Крохотная, как мозг динозавра. Это фрау Хунгер — ровесница Октябрьской революции.
— А что здесь случилось? — подслеповато щурится на нас фрау Хунгер.
Фрау Томас начинает непростой диалог с глухой старушкой, но я их не слушаю — увожу себя домой. Лукас, разумеется, остаётся в подъезде. Он не может пересилить свою тягу к контролю всего и вся.
За ужином узнаём от Лукаса последние домовые новости. Оказывается, вчера вечером у фрау Краус случился сердечный приступ. Бедняжка упала на пол возле кровати и пролежала почти сутки. К счастью, фрау Томас вовремя забеспокоилась. Врач «Скорой помощи» сказал, что ещё немного и было бы поздно. Теперь, после лечения в клинике, нашу соседку заберут в дом для престарелых, в альтерсхайм, так как у неё не осталось никого из родных. Грустная история.
Когда день уступает место ночи, Марина решительно садится за компьютер. В ответ на мой вопросительный взгляд она бормочет, не отрывая глаз от монитора:
— Я же обещала свозить тебя в Лурд. И чем раньше, тем лучше. Нужно всё грамотно спланировать. Проложить маршрут, найти и заказать отель. Поищу дешёвый вариант. А ты не жди меня, ложись спать.
Пожимаю плечами. Вот всегда она так. Командирка. Ну и ладно.
Перед сном отправляю себя в ванную комнату. Такое правило. Включаю воду. Кран подсвечивает льющуюся струю разными цветами: синим, красным, зелёным. Сантехника становится изощрённее, а вода всё такая же — просто мокрая. Мой взгляд теряется в сияющей амальгаме зеркала, висящего над раковиной. На меня недоверчиво смотрит дряхлый остаток моего эго. Конечно, это не лик Страшного суда, но тоже не люто доброжелательный. Типичный одинокий гений. Суровый донельзя.
На минутку отвожу глаза от зеркала, а когда снова поднимаю их, вижу чужое лицо. Удивительное лицо. Огромные глаза, вздёрнутый носик, острый подбородок, нимб золотых кудрявых волос. Девочка-эльф. Она с горькой гримаской разглядывает меня. Внезапно волшебное личико искажает мука. Я, наконец, вздрагиваю от неожиданности. Миг — и девочки-эльфа больше нет. В зеркале опять знакомый анфас малоизвестного писателя.
Лёжа в постели, размышляю о случившемся в ванной. Мне не в первый раз являются необычные образы. Я раньше уже встречался с парой детских фигурок без лиц, жуткой старухой и скоропостижно умершим художником. Кто они? Или что они? Всего лишь моё воображение или бесплотные сущности, заблудившиеся между Явью и Навью? Я не знаю. По-моему, хороший писатель должен обладать высокой чувствительностью, впечатлительностью, богатой фантазией, способностью видеть и понимать то, что скрыто от других. Видимо, я наделён этими странными качествами, раз призрачные создания так ко мне и льнут. Чтобы лучше понимать живых, необходимо общаться с мёртвыми.
Слышу, как по карнизу стучат тяжёлые капли, в желобах шумит вода. Это весенний дождь решил освежить Наш Городок, пока никто не болтается по улицам. Монотонная музыка капели располагает к меланхолии. Начинаю засыпать, но, шлёпнувшаяся возле меня, холодная, как ливень за окном, Марина прогоняет сон. Обычно жена спит в милой розовой девчачьей пижамке, но сейчас обнажена.
— Побалуемся?
Я так и знал! Марина соскучилась и требует от меня выполнения супружеского долга. Супружеское ложе — это место, где двое превращаются в одно целое. Начинаю начинать. А куда деваться? Надо так надо. Вскоре лёд трогается. Маринка на время забывает свои командирские манеры и полностью разделяет со мной мою твердую точку зрения. Ритмичные движения, стоны… Два любящих сердца бьются в унисон… В общем, сами знаете, как всё это работает. После апогея пламя во мне окончательно гаснет, и я теряюсь в пространстве. Последняя мысль, полная самодовольства: «Ну, что я за пэрчик!»
Просыпаюсь. В спальне хоть глаз выколи — рольставни на окне опущены до самого низа. Светящийся циферблат будильника сообщает время: два часа ночи. Марина тихо дышит, положив голову на моё плечо. Осторожно глотаю. У меня болит горло. На улице пьяные русаки орут «Песню про зайцев»: «А нам всё равно! А нам всё равно!» Тоже грустная история.