«Тольятти, СССР.
16 июля 1979 года.
ФЛ-1641
Г-ну Кутепову Г. Д.,
директору ТоАЗа
Уважаемый г-н Кутепов!
Касательно: контракт № 46—08/42738—422.
Проект «Кемико» 2008—7.
Ссылка: Дом, водопроводные линии.
Две или три недели назад я сообщил, что забились места слива в моей туалетной комнате. Слив происходит медленно из унитаза, раковины и ванны. Похоже на то, что в процессе уборки квартиры тряпка попала в унитаз, но не прошла по сливу. Без сомнения, ерш или плунжер быстро могут очистить сливную линию.
Водопроводчики осматривали нашу туалетную комнату и решили, что необходим новый унитаз. Я позволю себе не согласиться с экспертами. Если они не могут довести до удовлетворительного состояния водопроводные линии, пожалуйста, пусть оставят мне ерш или плунжер, и я попытаюсь пробить пробку.
Я не могу переехать в другую квартиру, как это было предложено, из-за забитого слива. Мы выполнили много работы в квартире, в частности: покрыли ванну пленкой, повесили крючки на балконе для одежды и крючки для занавески в ванной.
Я буду очень благодарен, если Вы лично поможете мне в ближайшее время в том, чтобы моя квартира была годна для жилья.
С уважением
Копия: вице-президенту фирмы К. Г. Карр-Брауну, в Нью-Йорк, США».
Вот так. На полном серьезе, со ссылками на номер контракта и с копией в Нью-Йорк решал Кобергер проблемы засоренного унитаза, отнюдь не проявляя такого же рвения в работе по контракту. Да и до того ли было, чтобы помогать «этим русским» в делах большой химии? И душа не лежала, и попросту было некогда. Не только бытовые и семейные дела отвлекали Кобергера. Не всегда спешил он после работы в дом для иностранных специалистов на Новозаводскую в объятия жены. Заглядывал временно скидывавший оперение «ястреб» в другой дом, к некоей Вере, с которой забывал о ненависти к «Советам». Забывал до тех пор, пока его местная подруга не объявила о том, что ждет ребенка.
Реакция «ястреба» была, мягко говоря, неджентльменской. Утратив здравый смысл, он умудрился расценить случившееся ни более ни менее как «происки дирекции ТоАЗа». Однако «подруга» попалась упрямая и своего, в частности обеспечения будущего ребенка, добивалась настойчиво. Вплоть до обращения с письмом в посольство США…
…Из очередного отпуска с выездом в Америку «ястреб» не вернулся. Вице-президент фирмы Карр-Браун, вынужденный ранее вникать в проблемы сантехники в квартире Кобергера, издал циркулярное распоряжение, отменяющее все данные Кобергером указания и обязывающее иностранных специалистов улучшить отношение к монтажным работам.
Однако ход работ на площадке тормозился по-прежнему: были за океаном силы повесомее вице-президента фирмы. И вновь садились чекисты за сопоставление и анализ самых различных данных. Вникали в экономические и производственные проблемы. Четко определяли круг вопросов, по которым требовалась заблаговременная информация, обоснованный совет. Таким было это противоборство: защита экономических интересов СССР, пресечение заокеанских попыток нанести ощутимый материальный урон нашему народному хозяйству.
Поэтому неожиданный телекс из США, пришедший на «Кемико» в Тольятти 3 марта 1980 года и предписывавший прервать все работы в одностороннем порядке ввиду реализации «санкций», не мог повлиять на дальнейшую судьбу ТоАЗа. Работы с успехом продолжались и без американской стороны.
Вручение Управлению КГБ по Куйбышевской области памятного Красного знамени Куйбышевского обкома КПСС и облисполкома. Декабрь 1982 г.
Многие сотрудники фирмы, покидая наш молодой город, осуждали «команду сверху»: действия администрации «Кемико», инспирированные правительственными кругами США, не представлялись разумными. Заместитель руководителя технической делегации «Кемико» Джон Мак откровенно заявил:
— Меня возмущает то, что политиканы в Америке вмешиваются в работу инженеров. Хочу надеяться, что все случившееся является временным, преходящим явлением.
Так думали и те специалисты «Кемико», которые выражали готовность, невзирая на распоряжение руководства, остаться на ТоАЗе и довести дело до конца: «Мы доработаем. А «ястребы»… «Ястребы» пусть улетают восвояси».
Никогда еще не помогали нашим недругам надуманные «санкции» и угрозы. Не помогли они и в этот раз. Не помогут и впредь. Тольяттинский азотный уверенно набирает силу…
В. Молько
ПОЕДИНКИ БЕЗ ВЫСТРЕЛОВ
1
Картины детства и юности… На всю жизнь сохранил Виктор Васильевич Строков их волнующую первозданность. И через годы они продолжают излучать трепетные токи, питая настоящее то радостными, то чуть грустными, но всегда светлыми чувствами. Это не просто воспоминания, которым нужны усилия памяти, а вечное продолжение родного истока. И веселая сверкающая речка Иргиз, и хлебный запах соломы, жарко трещавшей в огромной белой русской печи, и азартная ребячья охота на сусликов, отливаемых водой (себе удовольствие неописуемое и колхозу помощь большая), и первые слова на классной доске: мама, дом, Родина…
Потом был переезд в город, в красный кирпичный дом у завода. И была уже городская школа. С обаятельной и очень увлеченной своим предметом (может быть, отсюда и обаяние) историчкой. Она, словно чародей, внушила многим ученикам, в том числе и Виктору Строкову, любовь к истории. С директором школы, который воспитывал учащихся в настоящем спартанском духе. Особенно на заготовках дров во время войны.
О войне Виктор узнал в деревне, где проводил лето у родных. Кто-то прибежал в луга и крикнул задыхающимся голосом: «Война!». День, такой ослепительно-солнечный, разом померк, навсегда отделив беззаботное детство от тяжелых испытаний, ускоривших зрелость и возмужание.
Отец и братья воевали, а Виктору не пришлось. И годами чуть не вышел, да и со зрением было не все в порядке. Но его фронт был впереди, фронт, о котором он никогда не думал, не мечтал и бойцом которого он никак себя не представлял.
В плановом институте, куда он поступил в 1946 году, было много студентов-фронтовиков. Они были не только старше годами. Их опалила и закалила война. Многие перенесли ранения, имели боевые награды. Они создавали в институте особую атмосферу бескомпромиссности и прямоты отношений. Виктор жадно впитывал и перенимал их мужественный жизненный опыт, их сдержанность. Он стремился быть внутренне равным с этими загорелыми, обветренными ребятами и девчатами, еще носившими пилотки, фуражки, гимнастерки, ремни военного образца. Так чувства справедливости и ответственности, воспитанные в большой трудовой семье отцом-юристом и в школе, обогащались и укреплялись в нем естественно и незыблемо.
Виктора сначала выбрали членом бюро, а потом и секретарем комсомольской организации факультета, что было, учитывая состав студентов, выражением особого доверия. Вскоре он стал кандидатом, а потом и членом партии. С годами любовь к истории и уже в институте появившийся интерес к политэкономии превратились в твердое намерение посвятить себя научной работе.
Поначалу все складывалось, как думалось и мечталось. Виктора Строкова оставили заведующим кабинетом кафедры марксизма-ленинизма. Вскоре он начинает преподавать, становится ассистентом кафедры. Впереди — аспирантура, работа над кандидатской диссертацией. Вот уже сданы экзамены по философии, английскому языку, и вдруг… предложение перейти на службу в органы государственной безопасности. Предварительно, конечно, основательно поучившись. Линия жизни делала такой резкий и, главное, такой неожиданный поворот, что сразу не поверилось в реальность и серьезность случившегося.
Ломать так желанно складывающуюся судьбу не хотелось. И призванию, избранной специальности тоже не хотелось изменять. Но вообще отказаться от предложения молодой коммунист не имел права. Это был партийный набор, и предложение равнялось приказу. Правда, в глубине души он был убежден: не примут, не возьмут. По зрению. Ведь его даже в армию не призвали, ограничив военную подготовку лагерным сбором, а тут… гоняться за шпионами и диверсантами, вступать с ними в жестокие схватки, то и дело пуская в ход оружие. У него было самое приблизительное, кинодетективное, что ли, представление о работе чекистов.