Осунулся.
- Твоя Ниночка, она…
Я не смогла произнести это в слух.
- Беременная она, - сказал Медведь очень тихо, а лицо стало таким, таким… что и описать не могу. И главное, сердце от этого счастья застучало быстрее.
- Поздравляю.
Я… я хотела быть счастливой. С ним.
И заталкивала боль поглубже. И старалась улыбаться. Очень старалась улыбаться. Только Медведь знал меня получше многих.
И счастье его поблекло.
- Тогда вам поспешить надо, - я мысленно прикидывала. Февраль, конечно, месяц неспокойный, но март и того хуже. – Пока не начались ветра. И…
- Она отправляется завтра.
- Одна?
Я нахмурилась. Может, Ниночка меня и недолюбливала. А я недолюбливала её, что уж тут. Но вот одну отправлять – это неправильно. Категорически.
- Тихоня пойдет. И Лютик, - Медведь с трудом поднялся. – А там встретят. Я отписался.
Хорошо.
- Дом?
- Гостиница. Приличная.
Не люблю гостиниц. Слишком много в них народу и очень уж разного, а потому никогда нельзя быть уверенным, кто окажется твоим соседом.
- Очень приличная. Да и Тихоня…
А еще Лютик, который, может, и похож на старого алкаша, но нож в глотку с двадцати шагов всадит. Хотя все одно не спокойнее.
- Крым далеко. И… может, вам пока погодить? Не с отъездом, нет, но…
Запинываюсь, понимая, что куда годить-то.
- От Лезинска теперь железная дорога идет. До Владивостока. А там уже и на корабле можно.
Корабли не люблю едва ли не больше гостиниц.
- Или и дальше. Я узнавал. Ну и целители… как скажут, так оно и будет. Я о другом хотел, - Медведь осторожно разогнулся. Ему было тесно в этом кабинетике, где единственной роскошной вещью было нефритовое пресс-папье, врученное благодарным купечеством новому полицмейстеру. Было это лет десять тому. С тех пор купечество стало менее благодарным, а полицмейстер совсем даже не новым. Но вот фиговина эта осталось.
Память.
Заберет?
Пресс-папье.
- Я… честно рекомендовал тебя. Когда стало понятно, что дальше не выдюжу, - Медведь сложил руки за спину.
Вот уж не было печали.
- Сомов давно хочет реформировать участок. И сократить.
Расходы.
Да… мы больше не герои войны, которых они рады принимать на своей земле. Мы – обуза. И финансовая, и так просто, ибо наши кривые рожи напоминают о том, о чем остальные с радостью позабыли бы. И позабыли.
- Я вот и подумал, что, может, выйдет тебя старшей поставить. Лютика я заберу.
Я кивнула.
Это и понятно. Тихоня от Медведя никуда. Но и хорошо, мне всяко спокойней будет, что он там не один.
- Тихоня?
- Вернется. Но тоже в отставку хочет.
- Вот и сокращение…
- Ну да… - руки опять прошлись по голове, взад, к затылку и обратно. И стало быть, не все поганое сказано.
- Да не телись уже.
- Сегодня прибудет новый… полицмейстер, - Медведь с трудом выдавил это из себя. – Дневным паромом.
Охренеть.
Все-таки не соврал Покойник. Столько нового, что как бы и не усраться от избытку.
- Ну, - я тоже встала. – Тогда надо бы начальство встретить.
Один хрен не уволят.
Наверное.
Глава 2. Рыцарь пентаклей
Глава 2. Рыцарь пентаклей
«Карта Рыцаря Пентаклей описывает человека дисциплинированного и педантичного, порой излишне бескомпромиссного, в силу чего зачастую весьма неудобного в общении».
«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей Предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром Прозрения
К полудню дождь прекратился. Остались сизые лужи, в которых отражались кружевные ограды да и сами дома, побелевшие, даже будто бы нарядные. Автомобиль Медведя давил их и сизые куски льда, что еще упрямо держались в воде.
Мы молчали.
Не потому, что я злилась. Хотя да, все еще злилась, но это привычное состояние. А в голове крутилось то самое, про чудовизщ…
И про то, что Медведя я знала. Давно. Еще с войны. Еще на войне. И позже, потом, когда мне… сделали предложение. И оказалось, что не только мне. Он был очень внимательным и заботливым ублюдком, мой бывший муж. И знал, как сделать так, чтобы я приняла это хреново предложение.
Дышать надо глубже.
И улыбаться.
Кто-то там в женском журнале, которые приносят Софке, писал, что если улыбаться миру, то он улыбнется тебе. Я честно пыталась, но добилась только того, что челюсти свело от злости.
- Я могу отказаться, - Медведь выбирался из-за руля медленно, потому как старый «Студебеккер» был ему еще более тесен, чем кабинет.