И не сказала.
Это сложно объяснить. Да и не умею я. Но он понял. Взгляд отвел и тихо сказал:
- Мне было девятнадцать. Второй курс университета. Старшие братья, они… Влад уже выпустился. Служил. На границе. Погиб в первый день войны, хотя… только спустя три года удалось выяснить, что с ним. До того числился пропавшим без вести. И семья его тоже. Жили под Брестом. В общем, никого не осталось.
Никого не осталось.
Я часто слышала это. И часто слышу, хотя почему-то сейчас, спустя годы, о таком стараются не говорить вслух, будто и вправду стыдятся. Было бы чего, на самом-то деле.
- Марк… Марк добровольцем ушел. Когда объявили… сперва-то даже никто не поверил. Шутка. Розыгрыш. У нас же с Германией вечный мир. И…
И наследник собирался взять в жены их принцессу. Немок часто выбирали, уж не знаю почему. И о помолвке почти договорились. Даже в газетах вон пропечатали.
И никто не ждал.
Никто ведь действительно не ждал.
- Марк дошел до Берлина. И вернулся. Он сильный маг…
- И теперь?
- Жена. Трое детей. Четвертого ждут. Девочку, - он мягко улыбнулся, а я подумала, что о таком посторонним не рассказывают. Слишком уж это… личное? Да, пожалуй.
А мы тут.
Вдвоем.
На кухне. И чай заварен, даже почти не воняет пылью.
- Так что есть кому род продолжить. А мне… я тогда тоже на фронт хотел, но мне предложили поучаствовать в эксперименте.
Он и согласился.
Дурак.
Впрочем, я ничуть не лучше.
Я отвела взгляд. Вот странность, я все-таки не собака, да и они разными бывают, но смотреть в глаза кому-то тяжело. Разве что Софке могу, но это оттого, что она не поймет. Не увидит.
Надо бы заглянуть.
Я посмотрела на часы, подумывая, не свалить бы ненадолго. Но кто меня отпустит-то?
- А вам? Что предложили вам? – Бекшеев точно не собирался отступать.
- А то не знаете, тоже эксперимент своего рода, - я вытянула ноги. Иногда мышцы начинали ныть, просто так вот, без особых причин. И главное, боль была не сильной, скорее уж муторной. Наш док, когда я дошла ему пожаловаться, только головой покачал.
Мол, изменения тела не могут остаться безнаказанными.
И выписал обезболивающее, которое, правда, нисколько не помогало. Ну да я как-то не особо и усердствовала. Наоборот, боль странным образом возвращала меня в жизнь. И теперь тоже.
Что до экспериментов, то да, теперь говорят, что Империя вынуждена была в срочном порядке искать выход. Отсюда и принудительные инициации. И «разгонка» лекарствами, ныне настрого запрещенными.
И другое.
То самое «другое», которое и тогда было под грифом, и много еще лет под ним останется.
Только вот… кто поумнее, понимает, что все это разрабатывалось задолго до войны. Что невозможно за месяц создать работающую технологию.
А она работала.
И тот человек, рыжий и вежливый, умеющий слушать, сочувствующий, причем вполне искренне, потому как фальшь мы с Мраком чуяли тонко, он рассказывал мне.
О войне.
Я ведь ничего толком не понимала.
О сожженных деревнях. Таких, как наша. И других. И разных. О людях, которых не стало. О… о многом. Он просто рассказывал. А еще снимки были. И хроники. И сама собой в голове появилась мысль, что я должна сделать что-то. Хоть что-то. Месть? Нет, я не хотела мести. Я хотела, чтобы весь этот ужас прекратился.
- У меня были способности, вот их и предложили развить. Усилить. Принудительным образом, так сказать. Ускоренно. А заодно усовершенствовать тело. Немного. Оно ведь такое… слабое. Человеческое. То ли дело звери.
К тому времени я ведь сама могла убедиться, что Звери способны на очень и очень многое.
- Меня перевезли… хрен его знает, куда.
Бекшеев даже не поморщился. А вот Медведь не особо любил, когда я начинала ругаться без повода. Еще у нас были ну очень разные представления о том, что можно считать поводом.
- И делали… тоже слабо представляю, что. Уколы какие-то. Потом машина еще была. Вроде ящика. Я внутри, а снаружи гудит, гремит что-то. И становится неуютно.
Я поежилась.
До сих пор не люблю замкнутых пространств. Нет, не боюсь. Просто не люблю.
- Еще учили. Тоже быстро. И узконаправленно. Чувствовать магию. Видеть след. На той стороне. Даже самый слабый…
И я училась.
Старалась. Казалось, что еще немного и… и что-то изменится.
- Тогда по ощущениям вечность прошла. А на самом деле – два месяца. Экспресс-подготовка…
- У меня три, но да… схоже… - он потер голову. – Эта машина – концентратор. Она собирает энергию и создает поле высокой напряженности. В таком способности получают толчок к развитию, хотя да, это весьма… неприятно. И где-то даже болезненно.
А то и летально.
Я знаю.
Я ж не слепая. Нас было с полсотни. А потом… потом становилось меньше. Назад вовсе повезли десятка два, хотя инструктор потом долго и муторно объяснял, что технология новая, а потому процент неудач высок. Но все пострадавшие были предупреждены.
Подписывали бумаги.
Я тоже подписывала, правда, не особо вчитываясь.
- Ну и вот… меня определили. Меня и Мрака. Приписали к магу. И мы пошли охотиться…
- Удачно? – у Бекшеева кривоватая улыбка. И главное видно, что эта кривизна, она не специально, что просто лицо его все-таки асимметрично.
При инсультах бывает.
- О да, - я оскалилась. – Знаешь… даже сейчас… если бы все и снова, то… если бы даже зная наперед, чем придется платить.
Под сердцем колыхнулось старое море боли.
- Я бы снова поступила так же. Потому что… потому что это было правильно.
И по глазам вижу – понял.
И я тоже поняла. У него своя цена. И свой выбор. И менять его он тоже не станет.
Наверное, это заслуживает уважения.
Глава 10. Фортуна
Глава 10. Фортуна
«…с уверенностью можно сказать, что грандиозный проект близится к завершению. И весьма скоро человечество смело ступит в новую эпоху – эпоху великих космических открытий. Пусть даже начнется она с малого шага – запуска первого искусственного спутника, но и это…»
«Вестник», 1956 г.
Когда ты дурак, то это надолго.
Так любил говорить князь Вахрустин, еще добавляя, что дураку дар не на пользу. И при этом он имел обыкновение хмуриться, седые брови сходились над переносицей, и казалось, что говорит князь именно про тебя. А еще взгляд его, пронизывающий…
Вспоминал об учебке Бекшеев редко. Просто… кому оно интересно? Да и гриф секретности до сих пор не снят.
И…
Ну да, сосредоточившись, он бы мог вытащить много. Место. Имена людей. Других, кроме князя. Тот-то имени не скрывал. Старейший маг-аналитик, который явно не одобрял происходящего, но понимал нужность. Как и цену.
Первым сорвался Тимка. Тимофей Салыгин. Неплохой веселый парень, который подавал надежды. И потому странно было видеть, как ушла его веселость. Как сменилась какой-то непередаваемою словами меланхолией. Он сделался неразговорчив и сосредоточен.
А потом, на очередном сеансе, воткнул себе ручку в висок.
И князь тогда злился. Кричал, позабывши о том, что его могут услышать. Про дозы, завышенные в двое, про сверхнагрузки, про… бессмысленную трату материала.
Это врезалось. Что не Тимка – материал. Ценный. Очень.
И нагрузки действительно снизились.
Бекшеев закрыл глаза, перед которыми заплясала разноцветная мошкара.
Ему, если подумать, повезло. Способности были, это да. У кого их нет? Но средненькие. И старался он. Нет, старался, конечно, потому как дело чести и Влад пропал. Только не так сильно, как остальные. Может, поэтому и сумел выдержать?