И подняла что-то.
Тряхнула.
- А может, прямо тут? Тут… столы вон.
Помещение и вправду было немаленьким. И столов в нем имелось с полдюжины, начиная от узкого, протянувшегося вдоль стены, и заканчивая железным, на которым прежде, надо полагать, разделывали туши. А теперь лежал славный паренек Мишка…
На мгновенье показалось, что она откажется.
Зима призадумалась, мотнула головой и сказала:
- Тогда помогайте.
- Что это? – прикасаться к влажной ткани было неприятно. – Штаны… и рваные…
Грязь. Ил. Водоросли. Песок, который скрипел под пальцами и осыпался на столешницу. А руки сами изучали, что ткань эту, толстую, прочную, но все одно не выдержавшую падения. Что дыры в ней.
Швы.
В подвороте левой брючины обнаружилась монетка.
- На удачу, - сказала Зима, разглядывая позеленевшую копейку. – И чтобы за проезд. Если в море. Рыбаки ведь не всегда возвращаются. Вот и повадились. Местное поверье, что если монетка будет, то святой Андрей примет душу. Одинцов бы сказал, что это эхо греческих мифов, отраженное в местечковом фольклоре.
Она хмыкнула.
И рядом с монеткой легла длинная кривоватая игла.
Нож в ножнах, тоже мелкий. Кошелек, в котором нашлось место мокрой трехрублевке и паре копеек.
- Странно, - Зима расправила купюру. – Откуда?
- Заработал?
- Чем? Его отец… он специфический человек. Ну да мы все тут… он выходил в море. И Мишка тоже. Невестки. Рыбу сдавали на фабрику. Или продавали, если чего хорошего выловится. Но деньги Яжинский забирал себе. И сам уже распределял. Разве что Отуле мог выделить, чтоб она потом раздала на женские всякие штуки. А так… их много. И нужно тоже много. Мука. Масло. В дом всего… одежда, обувь. И приданое. Еще в пару копеек я поверю, мог бы Мишку наградить за старание… если бы рак на горе свистнул. Но три рубля?
- Позволите?
- Опять «выкаем»? – она насмешливо глянула из-подо лба. Но купюру протянула.
А Бекшеев подумал, что там, на большой земле, с этой купюры первым дело отпечатки пальцев сняли бы. Если бы они уцелели в морской воде. А он вот не умеет.
Но умеет кое-что другое.
Он поднес мятую бумагу к глазам. И закрыл их, пытаясь дотянуться до остатков дара. Странное дело, но тот не стал упрямиться, потянулся жгутами силы. К пальцам. Сквозь пальцы. Морская вода? Дрянь. Вода сама по себе стирает всю-то силу, но сейчас купюра в руке вдруг вспыхнула зеленью и синевой. Над поверхностью её заплясали искры, складываясь в узоры. И оставалось мелочь – отделить один от другого.
Свежие.
Ему нужны самые свежие. И вот этот… этот знаком. Скорее всего паренька, но Бекшееву нужно будет что-то из его вещей. Хотя… вещей здесь с избытком.
- Нож, - Бекшеев протянул руку и в нее вложили нож.
Правильно. Монеты – сродни купюре, ненадежные свидетели. А вот нож парнишка любил. И носил с собой…
Не только его.
- И ту первую. С ножом.
Позеленевшая копейка легла рядом. Именно то, что нужно. Нож и копейка. И узор над ними знакомый. Отлично.
Стало быть первый отпечаток – парня.
Второй более слабый, но для сравнения годится, как и третий, а вот дальше все размыто и смазано. Но, может, хватит и двух? Бекшеев отпустил силу и выдохнул.
- И?
- И теперь, если будет с чем сравнить, я могу точно сказать, кто трогал эти деньги до… него, - Бекшеев вернул улики на стол. – Если, конечно, он не был в новых перчатках.
- А если в старых?
- Со временем любая вещь перенимает энергетику владельца. И старые перчатки оставят след. А вот новые… - он поморщился и чуть огляделся. – Повезло. Сейчас сила так легко не отзывается, но что-то с этими вещами… пошло.
- То есть, нам осталось пойти по острову…
- Нет, - Бекшеев головой мотнул. – На всех меня точно не хватит. Это только кажется, что легко, а на самом деле сил требует приличных. И пару сравнений я еще проведу, но всех и каждого – увольте.
Кивок.
И снова осмотр.
Майка. И грязная рубашка, которую Зима разглядывает особенно пристально. Потом возвращается к куртке. Снова к рубашке. И к штанами. Она закрывает глаза и просит.
- Отойди…
И Бекшеев послушно отступает.
Интересно.
Нет, он видел Ищеек. При штабе всегда была парочка. Но те были вечно какие-то полусонные, будто пребывающие мыслями где-то невероятно далеко.
- Кровь, - она выдохнула и склонилась над штанами. – Здесь кровь…
- Кровь, - согласился Бекшеев. – Его все-таки убили и…
- Нет. Посмотри, - ему с силой сунули те самые грязные штаны. – Видишь? Пятнышко совсем маленькое.
- Не вижу, - вынужден был признать Бекшеев. И нахмурился. Ему очень не нравилось, что он не видел. Плохой признак. Очень и очень плохой.
Или это снова перенапряжение?
Если присмотреться, то… черная кошка в темной комнате? Черта с два. Крохотное, с булавочную головку, пятнышко на темной ткани, покрытой песком, грязью и хрен знает, чем еще. Но сейчас, зацепившись взглядом, Бекшеев не мог понять, как он не увидел это пятнышко раньше.
Как…
- Это не его кровь, - Зима почти уткнулась в него носом. – Это… другая. Совсем другая! По запаху!
Она отпрянула.
И фыркнула.
Чихнула. Зачем-то потерла нос руками. И снова потянулась к этому пятну.
- Тут… тут пахнет… слабо очень. Отвернись!
И Бекшеев подчинился. Не стоит нервировать женщину, особенно ту, которая вполне способна оторвать тебе голову.
Он знает.
Видел.
В хрониках.
[1] Автор в курсе, что лапать руками улики – дело такое, не самое полезное для следствия. Однако привычка надевать перчатки относительно недавняя. Причем не только в криминалистике. Исследование многих древних останков сейчас затруднено в силу засоренности их современным ДНК, ибо опять же исследователи любили пощупать интересные штуки ручками. В общем, прогресс – он такой.
Глава 11. Паж мечей
Глава 11. Паж мечей
«…пятеро социал-революционеров предстали перед судом по обвинению в разбоях, вымогательствах и убийствах. Свои чудовищные преступления эти люди оправдывают якобы высшим благом, которое они намерены причинить обществу. Их фантазия относительно всеобщего равенства многим кажется заманчивой. Однако следует помнить, что обещания нового мира, всеобщей справедливости всегда-то влекли не столько людей, живо пекущихся об общественном благе, сколько тех, кто будучи морально неустойчив, искал легких путей обогащения. А жажду наживы прикрывал высокими идеями»
«Полицейский Вестник Санк-Петербурга».
Я клялась, что больше никогда…
И ведь верила же. На самом деле верила. Что больше и вправду никогда… да и зачем? Больно это. Я уже и забыла, насколько. Или это просто привычку утратила? В лицо будто кислотой плеснули. Мышцы, чувствую, плавятся. Оплывают.
Оползают.
Кости следом.
…изменение не только физической структуры тела, - целитель печально разводит руками. – Вы должны были понимать, что подобные вмешательства не могут остаться без последствий.
Мы понимали.
Нам так казалось.
Нет. Потом. В другой раз пострадаю. И может быть, даже напьюсь. С Софьей. У нее ведь тоже последствия. У всех нас тут гребаные последствия. Но…
Боль отступает.
Отползает, тварь, чтобы затаиться там, на грани восприятия. А мир меняется. Собаки не видят цветов, но в черно-белом варианте есть свои преимущества. Бекшеев стоит, вперившись взглядом в стену. Спина прямая. А болезнью несет крепко.
И морщусь.
Ненавижу этот запах.
Мишка… во что ты вляпался, хороший парень Мишка? Откуда у тебя эта несчастная трехрублевка? И монетки тоже? Я спрошу, конечно. И не только у Яжинского, но и у Отули.
А лучше бы у Янки.
Правильно.
Забыла, что частичная трансформация здорово прочищает мозги. И… кровь. Теперь пятно было ярким и будто светилось… нет, не будто. Оно и вправду светилось. Слабо, но отчетливо. И стало быть, кому бы кровь ни принадлежала, человек этот был магом.