Тяжелый корабль не пройдет. Паром вот только, но… что вывезешь на этом пароме? Особенно, если везти нечего.
Нет, никому-то Дальний не нужен.
Как и сам Бекшеев. Он осторожно склонил голову влево. Вправо. И снова влево. Матушкин внимательный взгляд ожег шею.
Лучше бы и вправду что-то да сказала.
- Пейзажи у вас тут… своеобразные, - выдавил Бекшеев, чувствуя себя полным дураком. – Далеко до города?
- Не особо. Да и город тут такой…
Лучшая Ищейка особого чуть прищурила глаза. Он её другой представлял. Более… свирепой, что ли? А тут обычная женщина.
Не слишком молодая, но и старой назвать её язык не повернется.
Изменилась.
Странно. Ему казалось, что он её и не запомнил совершенно. Тогда ведь хватало других женщин, свободных, счастливых. Тогда и он сам, и все-то вокруг просто захлебывались этим вот счастьем.
Как же. Война закончилась.
Победа.
И значит, все будет, как раньше. Нет, много лучше, чем раньше, иначе зачем это все? Кто бы знал… Может, и к лучшему, что не знал. Хоть немного побыл счастливым. И она. Тогда, на том балу у Потоцких, она сияла внутренним светом. И кажется, этот свет и привлек тогда внимание.
На мгновенье.
Он вдруг вспомнил. Вальс. Поворот головы. Смех. Взгляд её, направленный на мужа, полный даже не любви – немого обожания. Изящную линию шеи. Тонкий локон, что касался этой шеи, лаская её.
Сияние драгоценных камней.
Ей безумно шло то легкое платье. И сапфировый гарнитур.
Тем страннее, что старый военный плащ тоже вполне гармонично смотрелся. Бекшеев старательно прикрыл глаза. Неудобно получится, если она заметит.
А она заметит.
Не может не заметить.
Он ведь заметил морщинки в уголках глаз. И обветренную темную кожу. Губы, которые она зло покусывала. Взгляд этот, чересчур уж сосредоточенный. Не дорога занимала её мысли.
Гельшь.
Вот ублюдок. И угораздило же его. Именно сейчас. Именно когда Бекшеев понадеялся, что нашел тихое, самое, быть может, унылое место во всей Империи.
То самое.
Если дар не обманул. Место – то самое. Нужное. А этот мешается.
Надо будет побеседовать. Не с самим княжичем, с этим говорить бесполезно, но должен быть среди его челяди кто-то, поставленный следить. Вот пусть и следит. А то и вправду прибьют ненароком, нехорошо может получиться. Неудобно. Расследовать придется. А у него другое дело.
Машина замедлила ход.
Тоже интересно, старая, снаружи выглядит едва ли не развалиной. Кузов местами в пятнах ржавчины, кое-где краска слазил лохмотьями, а вот мотор работает ровно. И сам автомобиль мягко идет.
Не все тут просто.
Да.
Он поймал в зеркале обеспокоенный матушкин взгляд. И покачал головой. Странно, но и вправду отпускало. Такого с ним не случалось прежде, чтобы головная боль, накатившись, вдруг передумала и отползла. Бекшеев осторожно повел головой влево. Вправо.
Прислушался.
Надо же…
- Что-то не так? – Зима повернулась к нему.
- Слегка укачало по пути, - почти не соврал Бекшеев. И добавил. – Я поговорю, чтобы этого клоуна убрали с острова. И да, компенсацию он доплатит.
Почему-то посмотрели с умилением, как будто он глупость ляпнул.
Может, и вправду глупость.
- С паршивой овцы… - Бекшеев не договорил, поняв, что все звучит, как оправдание. И уставился в окно. – Это главная улица?
- Точно. Рыбацкая. Есть еще Малая Рыбацкая. И Западная Рыбацкая.
- А Восточная?
- Собирались строить, но там всего один дом, - она помолчала и добавила. – Мой. Улицы не вышло. Поэтому только номер.
- А так бывает? Как же… письма писать. Или посылки? – удивилась матушка.
- Да все одно в контору пришлют, а там все всех знают. Почтальон и донесет, если надо.
Действительно.
- Здесь… довольно чисто, - молчать было невыносимо, а говорить не о чем, и Бекшеев уставился в окно. И отметил, что дверцы тоже не дребезжат. У того лакового такси, что отвезло их к пристани в Лазурном, дребезжали. А тут вот – нет.
Улица и вправду чистая.
Широкая мостовая. Камни подогнаны плотно друг к другу, и машина идет мягко. Бордюр выкрашен белой краской. Тротуары неширокие, но кому здесь гулять. Разве что куда-то спешила солидная, в тяжелой шубе и цветастом платке, дама. За нею следовали две попроще.
Служанки?
Дочери?
Женщины остались позади.
Дома тут невысокие, в один этаж. И раскинулись, словно норовя дотянуться друг до друга. Одни побольше, даже с колоннами имеются. И с балконами. Другие простого виду. Третьи вовсе серые некрасивые кубы, словно из камня наспех вытесанные.
- Там он градоправитель живет… и доктор наш, но его никогда на месте нет.
- Почему? – матушка даже обернулась, запоминая уютного вида особнячок.
- Так… работы много, - Зима пожала плечами. – Его вечно то туда, то сюда… он писал, стало быть, чтобы кого прислали в помощь.
- И как?
- Прислали. Двух. Один спился в первый же год. Второй сбежал. Хотя наши его не обижали. Честно.
- Это как-то…
- Тут мало кто приживается. Только…
Она осеклась.
- Сами потом поймете. Зимой это особенно хорошо видно. Вон там дальше Севастьянов. У него тут рыболовная артель. И консервы делать сподобились. Еще Урусов. Китобойных два корабля держит, ну и прочий народец тоже. Ничего мужик, с характером. Уже завтра явится.
- Зачем?
- Знакомство сводить. Ну и кланяться. Лучше берите деньгами.
Брать что-либо Бекшеев не собирался. И хотел было сказать, но почему-то промолчал. И еще ощутил, как краснеют уши.
- Колычев тоже придет. Ростовщик…
- Это запрещено.
- У него патент, - прогудел с заднего сиденья нынешний бывший главный полицмейстер. – Он этот… владелец частной банковской конторы. Как по мне один хрен… извините госпожа.
- Как по мне – тоже, - согласилась матушка с большою охотой. – Стало быть, общество у вас имеется?
- А то… всем обществам общество. Такого нигде больше нету.
Она все-таки улыбнулась и на мгновенье показалось, что тот, внутренний свет, никуда не исчез. Но погас он довольно быстро.
- Тут уже недолго, - Медведь махнул вправо. – Поворачивай на Малую. Дом, конечно, может, для вашей светлости маловат. Он из этих… отчужденных в собственность. Выморочное имущество. Градоправитель пытался продать, да кому оно надо…
- Домик неплохой. Тут Гольская жила. Некогда её семья на шахтах-то и разбогатела, да только… сыновья не вернулись. Муж еще раньше отошел. Она и жила-то одна, не хотела ни родню видеть, ни приживалок. Потом-то уже родственники явились, конечно, да духовную грамоту она честь по чести выправила. И не у нас.
Зима явно говорила об этой незнакомой женщине, чтобы уйти от других разговоров, от вопросов, которые Бекшеев мог бы задать, не зная еще, что он давно научился не спрашивать лишнего.
- Свара тогда была изрядная. Судом грозились. Но градоправитель у нас… в общем, сами поймете.
Дом был тяжелым. Пожалуй, именно эта тяжесть, некрасивость его и бросилась в глаза. Ни колонн, ни портиков, ни воздушных балконов. Ровные какие-то рубленые линии, словно архитектору до боли было жаль тратить камень на всякую ерунду. Он шел прямо, потом вдруг загибаясь буквой «Г», выставляя к дороге гладкую, лишенную окон стену пристройки.
Каменные столбы обозначали ворота. А вот ограды не было. Колеса машины зашуршали по подъездной дороге, что протянулась от улицы к парадному входу. И снова – широкие рубленые ступени, причем явно несимметричные, слева они дальше уходят, скрываясь в каких-то растрепанных кустах. Слева ступени упирались в стену.
- Ключ я взял, - Османов вытащил из кармана связку. – Вроде этот от дверей.
И снова.
Каменный дуб? Здесь? Темная древесина того насыщенного оттенка, который говорит, что дерево было повалено взрослым. А потому топор его не возьмет.
И ключ вошел в замок.
А дверь отворилась беззвучно. Сила? Выходит, что питающие кристаллы заменили? Почти мило.