Зря он сказал, что прощанье со школой было без печали. Напрасно это! Вместе со школой Кирилл Назаров расстался и с детством. Может быть, поэтому, получая из рук директора аттестат зрелости, он не удержался от той единственной и тяжёлой слезы, смывшей все его ребяческие проделки за долгие десять лет обучения. И школа его простила…
Жаба в животе и мастеровые ребята в голове неожиданно натолкнули его на мысль, что пить в таком возрасте, да и в любом другом, вредно и недопустимо. Но как было не выпить? Никак нельзя! Сам классный руководитель, добрейший «Никиток», прозванный так ребятами за свой маленький рост, и тот ладонью рот утирал, ласково поглядывая на накрытый и весь в цветах, широкий стол. Там, за лопушистыми букетами и коробками с тортом, робко прятались не одни только бутылки шампанского. Шампанское – это так, для вида, кислятина! Водка у старосты и золотой медалистки Ляльки Айзенберг под присмотром, в объёмистом портфеле потела.
Откуда такая, то ли немецкая, то ли еврейская серьёзная фамилия в русской глубинке?
А очень просто: мать Ляльки была в Москве лимитчицей вот и подцепила вместе с Лялькой и такую фамилию, которая оказалась не более, как кличка, прозвище, потому, что мать Ляльки имела фамилию, что ни на есть русскую – Расстегаева. С этой фамилией она и воротилась на родину в виду полного и окончательного разрыва всех отношений с «этим грачом носатым», но фамилию дочери оставила, как воспоминание о своём звёздном часе. Лялька – своя баба, хоть и круглая отличница. Сказала – «Напьёмся!» Вот и набрались помаленьку, аж вспоминать – всё не вспомнишь!
Чтобы не ворошить в голове кудрявую пыль вчерашнего вечера, Кирюша потихоньку, не осложняя утро разговорами с матерью, которая возилась в палисаднике, задами и огородами, кустарником, росшим прямо по берегу Большого Ломовиса, спустился к воде.
Большой Ломовис – это гордое название малой речки, с крестьянским упорством роющей чернозём на Великой русской равнине в окрестностях села Бондари.
Вот тоже название села совсем неподходящее к роду деятельности его обитателей; здесь никогда бочек не делали – село степное, старинное, бывший фабричный посёлок, упрощённый в годы Великого Перемола до простого сельского районного центра. Ткацкую суконную фабрику в большевистском азарте взорвали, уникальные станки свезли в металлолом, кирпичный щебень растащили местные жители на свои нужды. Один ветер остался гулять в жгучем бурьяне выросшем на старинном фундаменте. А народ, не приспособленный к деревенскому быту, остался перебиваться кто чем.
Жили…
Несмотря на середину июня, день был холодный и ветреный.
Вода на реке покрылась мелкой рябью, как обнажённое тело Кирилла мурашками. Но что делать? Приводить себя в порядок надо, и парень глухо ухнув, ушёл под воду, туда, где били родники.
На опохмелку – нет ничего лучше ледяной ванны, это знает всякий, кто перемогается по утру.
Поплескавшись в омутке до зубного перепляса, Кирилл бодро натянул майку, брюки и с независимым видом, не спеша, пошёл объясняться с матерью по поводу своего вчерашнего вида.
Мать занималась прополкой грядок и не сразу заметила сына, который вопрошающе смотрел на неё.
– Мам, вот я весь!
– А, проснулся гуляка! Пойди, поешь! Я тебя вчера ждала, ждала со школьного вечера, да так, не дождавшись, и уснула. Небось, поздно пришёл?
– Нормально. Ещё петухи не кричали!
Кирилл обрадовался, что мать его непотребностей не видела. Пришёл когда – не помнил, заспал, видать.
От вчерашнего действа с золотой медалисткой Лялькой до сих пор – только наболевшие губы да сладкое томление. Она позволила ему напоследок дать волю рукам – всё равно завтра уезжала в Москву, к тёте. Там университет, там новые друзья. А Кирюша – что? Детский эпизод в жизни! Можно и оторваться!
И Лялька-медалистка по загадочной фамилии Айзенберг, оторвалась так, что в кармане у Кирилла остались от вчерашних забав кружевные трусики, лёгкие и прозрачные, как от легкой затяжки туманная дымка в кулаке.
Эх, Лялька, Лялька! Хороша ты девка, да только на передок слабовата! Она свою любовь растиражирует, как американская система – доллар, это Кирилл, по сельскому разумению и воспитанию, знал точно.
Без отца рано повзрослевший подросток был приметлив в жизни, рукаст на работу по хозяйству, уважителен к матери, хотя с детских лет возле её юбки не ошмыгивался, как некоторые.
Отец затерялся на Великих стройках коммунизма. Подбросил сына к небу, поймал, передал матери, взмахнул рукой – и только спина его широкая так и осталась в цепкой памяти мальчугана.