У мамы зазвонил телефон, и, судя по тону, это как раз наша психологинюшка была. Мама сразу начала ее «лечить» на тему того, что вся наука бездуховна и не пошла бы она лесом от нашей семьи. Я тихонько слинял.
В спальне было пусто. Скучаю по тому времени, когда отец был дома, а Кир – нормальным парнем. Брат и тогда ходил в воскресную школу, но и в группе играл, и потусить у костра был не прочь. А потом. Потом отец ушел к секретарше Лизочке, и все покатилось на помойку. Мама не запрещала папе с нами общаться, но. Толку было мало. От папиного «поймешь, когда вырастешь» хотелось биться головой об стену. В конце концов я привык. Сказал себе забыть и общался, как будто ничего не было. Ходил с ним в кино, на шашлыки. Только из принципа не соглашался знакомиться с его женщиной. Казалось, это будет уже моей изменой маме.
А Рельса. он, наоборот, вырубил эмоции. Встречался с папой, даже ту стерву его видел; но обсуждал только дела. Например, вызвонил отца, чтобы тот пришел на мое родительское собрание, когда мама забыла. Просил отца купить мне билеты на рэп-концерт. Потом отец продал фирму, большую часть денег отдал маме, а сам основал другую контору. С этой своей «секретаршей». И снова требовал, чтобы Кир поступал на юридический. Сначала брат отшучивался, что адвокат в этой семье не он, потом ругался. А однажды пришел и сказал: «Я с ним разговаривать больше не буду». И уехал на какую-то высокодуховную тусовку со своим святошей.
А потом папа умер, а Кир даже не приехал на похороны, потому что в том чертовом монастыре не ловил телефон.
Уведомление отвлекло от мрачных мыслей – Алиска добавила меня в соцсетях и прислала смайлик.
Славка: «Как дошла домой?»
Рысенок: «Хорошо. А ты? Что сейчас делаешь?»
Славка: «Алгебру на завтра дописываю».
На самом деле скачиваю с интернета, но кого это волнует?
Рысенок: «Зануда. Как тебя в телефоне записать?»
Адвокат: «Пиши „Адвокат“».
Рысенок: «Почему? Позвони, давай поболтаем!»
Я отодвинул тетрадь и подсоединил наушник к телефону.
– Слушай, я только начал… – Я покосился на планшет со скачанным решением.
– Ой, да ну тебя! Придешь на пять минут пораньше – спишешь. Или сейчас, подожди…
Щелчок затвора. Перелистывание бумаги. Щелчок затвора. Уведомление.
– Спасибо, Рысь. – Мне решить задачи проблемы не было, только лениво. Поэтому и списывал иногда. Но блин, не буду же я нудеть Рысенку, что я самый умный. – Эй, ну и почерк у тебя!
– У меня же лапки!
Она засмеялась. Я не видел ее лица, но даже через мобильные волны чувствовал манящее тепло.
– Давай завтра куда-нибудь сходим после школы? – не удержался я.
– После школы у меня… А, давай! Куда? Только не в кино.
– Можно просто погулять, а там решим.
– И то верно. – Она умолкла, до меня долетел неразборчивый женский голос: «Ну, хватит» – и Рысь вернулась: – Ладно, мы заболтались. Давай, до завтра!
Вызов закончился, и я остался смотреть на экран с решением задачи как дурак. Очень довольный жизнью дурак. Экран замигал еще раз.
«Доброй ночи», – Рысь прислала селфи. В полумраке взгляд почти как у дикой кошки, волосы растрепаны, и только глаза видно из-под одеяла.
Блин! Я закрыл лицо рукой и нервно засмеялся.
Ночью мне снились горы, высокий перевал, а внизу озеро. Только я и она, никаких взрослых. Да мы и сами стали старше. У Алиски был большой фотоаппарат и много разных приблуд к нему. Она смеялась, свободно и легко. Лишь с высокой горы дул холодный мерзкий ветер и шли тучи.
Мне снился кошмар – о том, что я не хочу вспоминать.
Перед глазами – темный потолок, в голове – боль. Я не могу пошевелиться, не могу освободить руки и только чувствую, как медленно утекает жизнь. Как тепло уходит из моего тела. Тогда я сосредоточиваюсь на дыхании. Вдох. Выдох. Холодно, и из моих губ должен идти пар, но я его не вижу. Темнеет. Или это у меня глаза закрываются? Вокруг пляшет рваный свет свечей – или это тоже кажется? Чьи-то руки касаются меня, чей-то голос поет на незнакомом языке. В сознании проносятся обрывки образов: вот я читаю «Волшебника изумрудного города» в полумраке, вот я иду по лесу, вот меня зовут домой… а как меня зовут? Имя утекает, как и голос, как и жизнь. Утекает все, и я чувствую тьму. Мне кажется, пролетело мгновение от бездны до властного женского голоса:
– Остановитесь, уроды! Это же ребенок! Остановись, я приказываю!
Пение прекратилось, и вместо него появилось злое шушуканье людей, которые слишком напуганы, чтобы ответить ясно. Но все же прозвучал четкий ответ, не словами, а силой, пробивающейся через сердце, через кровь, через дыхание.