Судья вспомнила допрос Фернандо Аррьясы: когда она упомянула складной нож как возможное орудие убийства, Фернандо с ней согласился. Мариане не хотелось расставаться с мыслью, что убийство совершено уголовником. Каким бы ни было орудие убийства, оно не с неба упало: у него был владелец, и этот человек воспользовался именно им, а не схватил в спешке кухонный нож или что попало. Нет, орудие убийства принадлежало убийце, и это плохо вязалось с предположением, что убил кто-то из отдыхающих. Судья де Марко не сомневалась: этот человек уничтожил орудие убийства, и значит, поиски надо продолжать. Она вспомнила, как кто-то сказал, едва они обнаружили труп: «Этого типа зарезали ножом для свежевания туш». Кажется, полицейский, который вместе с ней составлял протокол осмотра места происшествия. Но его слова натолкнули Мариану на мысль, что убил, пожалуй, человек городской – слишком непохоже все это было на преступления, какие совершают деревенские жители, убивающие ножами для свежевания туш. Тогда что же – пружинный нож? Скальпель? Во всяком случае, допрашивая Фернандо Аррьясу, она вспомнила о складном ноже; и сейчас мысль эта снова пришла ей в голову, поэтому судья де Марко решила на свой страх и риск поделиться с капитаном своей догадкой…
Это было неизбежно. Обняв Кармен за плечи, Карлос левой рукой притянул лицо женщины и, увидев в блеске ее глаз подтверждение тому, в чем он и так не сомневался, медленно поцеловал ее с той осторожной неспешностью, с какой, давным-давно, подростком, он голышом ступал в прозрачные речные заводи, где водилась форель. Они сидели в машине, остановившись на обочине, откуда открывался прекрасный вид.
Оторвавшись на несколько секунд от ее губ, Карлос бросил взгляд на белый свет и увидел безоблачное голубое небо над головой и зеленую долину внизу, у своих ног. Он снова прильнул к губам Кармен, и все отступило, кроме их ощущений, и время остановилось. Иной свет озарял их; он пульсировал, и губы их искали друг друга, но с нежной умудренностью, не вспыхивали сразу, а медленно растворялись друг в друге, расплавлялись на маленьком огне. В поцелуях Карлос угадывал требовательное желание Кармен и собственную счастливую дрожь. И все это рождало ощущение слитности, медленно, как масло, растекавшееся по их телам.
«Почему?» – спрашивал себя Карлос, весь во власти собственных ощущений, покрывая быстрыми поцелуями ее лицо; они целовались порывисто, как возбужденные птички, словно отмечая быстрыми поцелуями места, где потом, когда они, наконец, сольются в одно, задержатся их губы. Они были похожи на птичек, любовно стукающихся клювиками, и начали смеяться – еле слышно, сквозь сомкнутые губы, как сообщники, которым эта игра известна наперед и которые, предвкушая грядущее наслаждение, распаляют друг друга, быстро и возбужденно делясь крохами удовольствия. Карлос с бессознательной властностью обхватил затылок Кармен руками, и она тут же радостно откликнулась, принялась гладить его волосы, теребить их пальцами; они придвигались друг к другу все ближе, возбуждаясь и возбуждаясь, перетекая друг в друга: рот в рот, языки переплетены и просят, нет, требуют полного слияния. Краешком сознания Карлос все это время понимал, что пора уезжать отсюда, пора искать другое место, но его левая рука сама собой протянулась к дверце машины, и, когда он открыл ее, они с Кармен начали выпадать наружу, медленно-медленно опускаясь на землю, и застыли, лежа около приоткрытой дверцы; они снова начали целоваться, а вдали слышался шум мотора, он приближался, вот машина промчалась мимо и скрылась вдали, за ней еще одна, и еще, – а они все целовались и целовались.