Был он весь из себя очень пресмыкающийся и обнимал шеей целую охапку вина.
- Ура! - хором ответили три девицы.
Странно, подумал Толик, откуда три, если Наденьку он продал? Или не продал?
- Вера, Надежда, Любовь... мать вашу!
Матерь их София ознакомила Дефлоринского с некоторыми своими соображениями на этот счет. У Толика аж дух перехватило: давно уже он отвык от таких внушительных, полных достоинства византиеватых периодов. Да уж, попробовала бы Людочка что-нибудь подобное не сказать даже - об сказать и речи нет! - хоть просто услышать...
- Разумно. Впрочем, полагая, что неукоснительное исполнение Ваших рекомендаций едва ли не смутило бы слабый рассудок присутствующих здесь непорочных девиц, я просил бы Вас проявить некоторую терпимость и осторожность.
Это явно было записано в сценарии - именно записано, настолько, что не казалось произнесенным; даже и "Вас" Толик воспринял едва ли не зрительно.
- Ну, Сашк... Скажи мне, кто тут девица?
- Я, - гордо, но виновато ответила то ли Маша, то ли Катя.
Хотя нет, на самом деле, кажется, все-таки Надя - и как ее угораздило? Или в самом деле Дефлоринский... Впрочем, может, она и не Надя: Толик уже крепко запутался в девичьих индивидуальностях, которые еще распонять надо - если только есть они вообще. Софья, стало быть, не девица. Гм, этого следовало ожидать, но ее хоть ни с кем тут не перепутаешь.
- Конечно, я отнюдь не настаиваю на скорейшем осуществлении моего плана. Мне вообще представляется прискорбным недоразумением, когда теоретик, едва измыслив нечто, пусть даже не лишенное изящества, тут же начинает проталкивать свою мысль в реальность с упорством, изящества лишенным напрочь. Мысли, как марочные вина, должны созреть.
- Почему же? Теоретик может обладать - и нередко обладает умом быстрым и блестящим; когда мысль оформилась, все проблемы для него уже решены. Если угодно, время для него - пусть даже в этом и только в этом случае движется быстрее, чем для прочих смертных. Теоретик полагает, что созрел ускоренно, ему не терпится и неймется. Да, между прочим, как это римляне ухитрились растянуть опимианские запасы аж до времен Марциала?
Значит, реплика втуне не пропала, и явно Сашкина это была реплика. Толик до такой степени уже ощущал себя читателем, а не участником, что едва ли даже не с удовольствием убедился, что его подозрения хоть отчасти оправдались.
- Кого?
- Марк Валерий Марциал, - услужливо разъяснил Сашка, - это был такой римский император из династии Флавиев.
- Да-да, припоминаю, - ответил Дефлоринский.
- Не исключено, конечно же, что наш теоретик просто-напросто не может прийти в себя от первобытного, в сущности, удивления: надо же, он сам придумал! Способен! Это, знаешь ли, у нас тут принято по любому поводу выдвигать максимальное количество максимально рискованных гипотез, а ведь даже на Земле...
Теперь на ней было что-то уж такое, в такой строчке, с такими заклепками, что уж даже не "Супер-райфл", где уж "Супер-райфлу"... И как ей удается, с удивлением подумал Толик, Дефлоринский хоть в другую комнату уходил...
- Что поделать, нет у нас еще той раскованности, которая достигается лишь глубокой убежденностью в том, что все жизненно важные проблемы могут быть более интересными и менее интересными, - но ни в кой мере не могут затронуть нашего благополучия. В этом надо убеждаться долго.
А.Гершкович наполнил стакан томатным соком и выпил.
- Пить-то мы будем?
- У-у, нечистая сила! Мало нам было Гомеостата!
Не исключено, конечно, что он как раз Гомеостатов заместитель, ибо свято место пусто не бывает, кстати о нечистой силе, он же дракон, драконы, демоны, гоблины и прочее. Драконы, дольмены, кромлехи, только вот причем тут нечистая сила, святая водица испортилась, воняет она, господа, да, бросим тело лорда в Лох-Несс и забудем о нем, по вере, как мечталось.
- Драконов не бывает, - рассердился Дефлоринский.
- Я, как честная рептилия, - сказал Дима - то ли брахиозавр, то ли батрахозавр.
- Молчи уж, человек-амфибия! Сиди и по мере способностей предавайся медитации.
- А также левитации, медиации и брахиации? - уточнил Сашка.
- Не обижайте его, он же длинношее! - обиделась Наденька.
- Я динозавр, - продолжал настаивать двинозавр Дима.
- Иди в болото, - приказала Софья, - и чтоб я тебя больше не видела.
Бранхиозавр Дима головастиком скользнул к санузлу. За ним вслед обиженно пробрахиировала то ли Настя, то ли Надя - утешать, что ли? Неужто все-таки Дефлоринский...
- То есть не совсем, - задумчиво молвила Вера.
- Поскольку же и покуда мы имеем основания полагать, что результаты теоретизирования могут быть не только более или менее интересными (а именно с такой точки зрения их только и может рассматривать нормальный наблюдатель, живущий в нормальном обществе), но и более или менее опасными, - поскольку прогноз, увы, имеет неприятное свойство вырождаться в пророчество, - Сашка вернулся к прерванной беседе.
- Ну да, - согласилась Софья, - пророчество не может быть интересным или неинтересным: оно бывает только истинным или ложным.
- И, главное, в любом случае опасным. Поскольку никто умышленно не полагает себя лжепророком, вполне естественно, что лица, не соблюдающие пророчества книги сей, изничтожаются первоначально теоретически, впоследствии же, при возможности, и на практике.
- Болтуны, - буркнул Дефлоринский. - Любопытно, что с ними еще можно делать?
- Пророчества книги сей, - повторил Сашка и ухмыльнулся весьма флибустьерски. - А ведь пророчество по самой сути своей жанр скорее устный, фольклорный, если угодно, так что налицо досадное недоразумение.
- Несомненно. Общеизвестно, что сравнительно недавно некий пророк, не обладающий, впрочем, ни одним из достоинств, приличествующих мыслителю, недвусмысленно постулировал примат слова устного.
- Не знаю, кто там был этот ваш пророк, - заметил Дефлоринский, нежно оглаживая автомат, - но говорил он дело: человеку свойственно говорить, а не писать.
- Говорится, будто говорил, будто бы говорить, - уныло забубнил смиренный инок.
Неужели и этот дефлоринский ляп впишется в сценарий?! Ведь и ляп-то крохотный: ну выразился человек малость коряво, ну и что?
- Не замечала. Человеку необразованному и говорить свойственно грубо и неизящно, ибо лишь постепенным совершенствованием и неустанным подражанием высоким образцам могут быть развиты великие искусства, включая искусство красноречия.
Да, сценарий предусмотрел решительно все.
- Здравствуйте, - сказала Людочка. - Вот ты, оказывается, чем занят...
Разумеется, Толик испытал именно те чувства, какие должен испытывать человек, застигнутый супругою в обществе более чем подозрительном, однако же, как ни странно, чувства эти у него вышли как-то (да, пожалуй, лучше всего это обозначить matter-of-factly, решил Сашка), равно как и удивление, вполне законное удивление, потому что откуда бы Людочке, в самом деле, знать, по каким таким притонам он шляется. Явилась, подумал Толик, и ладно, в конце концов, и мне так спокойнее: знаю теперь, что не предается она пышношумным оргиям, а меня ищет. И ладно. Ладно ладно.
- Добрый день, - сказала Софья.
И, казалось бы, не мог Толик не заметить, что Людочка, хоть не было сказано решительно ничего, что могло бы смутить чистейшую из непорочных дев, ни с того ни с сего приобрела такой вид, словно ей странно, неуютно и, пожалуй, даже страшно. Она долго и глупо пялилась на Софью, а чего тут пялиться - сидит себе нечто в защитном, в сверкающих высоких сапогах и с мечом. Симпатичное, допустим, нечто, но Людочка-то не лесбиянка, это уж точно, подумал Толик.
- Ну да, ну да, - сказала Софья, - ну и что? Сашка, налей человеку.
- В самом деле, - оживился Дефлоринский, - рад приветствовать...
Людочка посмотрела на него так, что будь у Толика возможность (и желание) этот взгляд перехватить, он имел бы возможность (при желании) мучиться ревностью.