На процедуры и вливания водили Ахмета, старика-бормотуна, и Петю. Колю Турка лечили электрошоком. Петя рассказывал о процедуре с восторгом: «На кумпол — обруч! Втыкают рубильник, и тыща вольт бьёт Колю Турка, колотит его, как перфоратор, которым асфальт колупают. Коля отбрасывает копыта, а потом — ничего. Теперь ему хоть в Америку, он любой электрический стул выдержит». Приводили Колю под руки, жёлто-зелёного, укладывали на койку, он вялыми движениями, как во сне натягивал одеяло на голову и весь день лежал, не шевелясь, как куль. А рядом я лежал, тоже кулем с утра до вечера, смотрел в потолок, думал, что меня ждет, как мне вырваться на свободу. Под самым потолком тянулась труба отопления, неужто ни одна душа на ней не повесилась? Очень удобно. Накинул на трубу пояс от халата и суй в петлю голову. Я уже натягивал интереса ради, пробовал — выдержит. Кто-нибудь додумается. А может, и нет, даже здесь живут надеждой. Я надеюсь через тюрьму, через психбольницу, не знаю, через что еще, возвратиться на круги своя. Долгие, мутные, нервные пять лет позади. А впереди стянут меня приговором как обручем, потом постепенно начнут отпускать, я буду становиться самим собой, вылезать из круга. Расстрел не дадут, максимум десять лет, выйду, мне будет тридцать три. Илья Муромец в эти годы только начал. Хотя Иисус Христос уже кончил.
Что мне сейчас поможет? Если следователь получит мою историю болезни пятилетней давности, что она ему даст? Было, скажут, и прошло. У Достоевского тоже было, однако от каторги не освободили.
Неделя прошла, две недели прошло, но своего права на самосохранение не использую. А Славка подливал керосина: «Они тебя кнокают, студент, у меня глаз-алмаз. Они за тебя мазу держат, и главврач, и все лепилы. Закоси пару припадков, нажрись мыла, пену пусти, тебе это дело запишут, через неделю — по чистой. Это меня им надо колоть да раскалывать, а тебя-то — тьфу! Нужен ты трибуналу, как рыбе зонтик, у них своих вояк под завязку». Я не ужасался его речам, не ставил перед ним вопросы совести, мало того, я кивал на его слова серьезно и значительно, мол, не принимай меня за простака, если уж я попал сюда, значит, что-то умею не хуже тебя. Славка злился, чего я прикидываюсь? А мне даже мысль о симуляции была опасна, сорву тормоза. Я их так долго, целых пять лет крепил, проверял, и ох, не дай Бог, что будет, если сорву. Хуже всякой тюрьмы.
Дни проходили довольно мирно, хотя мы и психи, да еще и судебное отделение. Единственный скандал в момент моего появления Петя объяснил так: мы тебя за урку приняли — борода, усы, видуха! Устроили шумок, чтобы ты, а за тобой и мы через забор, и лататы! Если бы Коля Турок был в сознании, он не принял бы меня за урку. Рыбак рыбака видит издалека. В тысячной толпе вор определит вора без промаха, узнает его по взгляду ястребиному, по жесту, по неуловимой для других повадке. Обмен между ними на уровне телепатии. Бунт я объясняю иначе, залежались ребята, засиделись, скучно было, ждали повода. Стук дверной задвижки вспугнул Турка, вот он и взъярился. Импульс буйства передался другим, они погуляли. Кстати, сам Петя отсиделся в палате.