Грубо ворвались санитары, дежурный врач, сестра, и все с криками на меня, с угрозой, как на психа, сестра сунула мне таблетку, я ее проглотил, давясь и всё больше ощущая прилив боли в кистях, в руках, это отвлекало, все-таки отвлекало. Славку унесли без сознания, маленькая белая голова, коротко стриженная, и кровь черная в тусклом свете, лаковая, с виска на щеку, со щеки на шею… Гитару подобрали, желтую восьмерку. Милиционер долго затирал кровь на каменных ступеньках, кряхтел, сопел в тишине, выжимал тряпку, журчала вода в ведро. Всю ночь, наверное, никто не спал. В женском отделении потом тоже что-то случилось, опять прибегали санитары, дежурный врач. Ночью все ворочались, вздыхали, стонали, бормотун-старик щёлкал словами, как попугай, что-то такое мистическое, жуткое витало в палате.
Утром над нашим двориком в раскрытом окне появилась доцент Ложкарёва. Я стоял внизу у стены мрачный, подавленный, грел на солнышке сбитые руки, края ладоней багрово-синие, как баклажаны. Желтый халат выше колен, короткие белые кальсоны, шлепанцы из красного войлока, весь цветной, как мурзилка. Она говорила, а я не поднимал головы, не смотрел на нее. «Вы совершили преступление, надо отвечать за него, не опускаться до агровации, только честным путем вы можете вернуться в общество, только тогда оно вас простит». Если бы ей запретили читать нотацию, у нее был бы нервный срыв, она бы из врачей перешла в пациенты. Я убрал руки за спину и не отвечал, нечем мне возразить, а сказать ей — дура, не могу, воспитание. Какие жалкие они там, на воле, в своей слепоте, со своими кодексами! Надо долго мять и унижать человека, чтобы он проникся хоть каким-то желанием понять другого, именно мять, бить и пинать, потому что все эти звания и ученые степени, кандидатские и докторские не дают главного — понимания, сострадания.
Славка умер, не приходя в сознание, пробил висок о каменные ступени. Эпилепсия была у него давняя, с детства, он восьмерил, скорее, под здорового и, возможно, кличку себе придумал сам. Главный врач был расстроен Славкиной смертью и неизбежными неприятностями. Человек не может пропасть бесследно, даже если он отпетый преступник. Будет составлен акт, указаны причины, и одна из них — недосмотр персонала. «К нам присылают так называемых симулянтов, чтобы мы выводили их на чистую воду, — делился со мной главный врач. — А мы, как специалисты у большинства находим заболевание. Раньше само намерение стать сумасшедшим считали признаком психического расстройства. Многие психиатры придерживались такой точки зрения. А теперь… Чем грубее, невежественнее следователь или судья, тем меньше он склонен верить нам. «Покрываете, проявляете ложный гуманизм, а общество страдает».
34
Мне разрешили свидание. В узком коридоре Вета не сразу меня узнала, лицо бледное, испуганное, все-таки психбольница, а, узнав, сразу заплакала, хотя я браво улыбался. Ее, конечно же, огорчил цыплячий наряд мой и конвоир. «Хватит, девушка, а то всё свидание кончится», — забеспокоился Гриша. Я взял Вету за руку, она вытерла слезы, и стала спрашивать, как тебя называть, какая будет у тебя фамилия, ты не похож на Ивана. Она не верила, что меня осудят, отправят. Пяти месяцев не прошло, как мы с ней познакомились, и меня арестовали. Не скажу, что неожиданно, мне уже было сказано: «Или ты прекратишь отношения с этой сучкой, или мы тебя посадим». Я не хотел посадки, но и прекращать не хотел. Мог бы пойти с повинной, но как быть с дипломом, всё оборвать? Помню ночь, в мае уже, я один на перекрестке Карла Маркса и Комсомольской, дрожащая тень листвы на шоссе, ни одного прохожего, по ногам тянет ветер с гор. Стою один, светятся трамвайные рельсы на четыре стороны, стальные, четкие, прочные. Куда мне, в какую сторону? Что мне делать, как мне быть?.. Главное — и это удивительно — не хотел исполнять условий ради своего же спасения. «Твоя судьба записана в Книге Вечности…» Вот и пусть Ветер Жизни листает её случайные страницы, а я вздохну с облегчением. Выход из тупика я возлагал на Суханову, пусть доносит, у нее хорошо получится. И всё развяжется. А там будет видно. Я ничего не менял, встречался с Веткой каждый день и верил: кто счастлив, тот и прав. Белла свое обещание выполнила.