Тоска… Сидели однажды в закутке возле летней кинобудки под вечер, курили анашу, передавая косяк по очереди. Кстати, я не курил, не чифирил, сразу мутило, тошннло. Вспоминали прежнее воровское житьё. Саня Бес, лет тридцати, совершенно беззубый, челюсть розовая, как у семидесятилетнего, рассказывал, какие классные были карманники и какое это искусство! Вытянешь цепочку, одним движением пальцев — круть! — свернешь сверху дужку, часы падают в твою ладонь, а цепочка хозяину остается, пусть спасибо скажет, если она простая. А если золотая, пишешь мойкой петлю и тогда уже с цепочкой тянешь. От анаши Бес окосел в прямом смысле, глаза его разъезжались в стороны, как жуки на воде, и он вдруг заговорил со мной как гадатель-прорицатель: «Вот выйдешь, Женя, на свободу, ро-оман про нас накатаешь. Девушки будут читать, письма тебе присылать. Полный зал народу будет тебя встречать, хло-опать тебе будут и в глазах у них слё-ёзы. А книгу твою будут давать на одну ночь, с возвратом. Как лампу». Ему виделась такая чудная картина, он будто мою мечту транслировал, хотя я совсем на него не похож. Откуда ему знать про эти залы, аплодисменты, восторги, а, главное, как лампу на ночь, это же прекрасно! «Будешь вспоминать, Женя, как мы тут в Соре под мусорами ходили, сидели на бугорке, кайф ловили и песни пели. И меня вспомнишь, Саню Беса. — После этих слов прогремели совсем неподалёку два салюта, будто подтверждая его историческую правоту, и от вахты побежали надзиратели в сторону Шизо. — Петарды хлопают, — пояснил Саня. — Фули нам пули, когда нас дробь не берёт».