Пришел ко мне Комсомолец — фурункул на носу, синий, как у алкаша. Я вставил ему турунду с мазью Вишневского, он крутил головой, уводя в сторону свой нос, скулил, кряхтел, потом вытер слезы и сказал с досадой: «Ну, твой Волга керосинит на новый срок!» Не надо спрашивать, переспрашивать, почему «твой Волга», надо принять к сведению. Дубарева нет, но стукачи остались и перешли по наследству к Комсомольцу. «На вашем месте я бы отправил его по этапу. Может пролиться кровь. Пойдут стенка на стенку, вам и нам будет много работы. А вскрытия сейчас делать некому, я занят на операциях». Комсомолец приложил к носу платок и ушел.
Арбуз говорил, если воры решат судьбу Волги, то приговор может привести в исполнение только один человек — Никола Филатов. Он лежал у нас в боксе с открытым процессом. 25 срока и 50 БК в поле зрения (бацилл Коха).
Через два дня после Комсомольца появился Волга. Я не видел его уже больше месяца. Не один — с ним Акула, крепкий, сутулый, как горилла, и Культяпый, тощий, хлипкий, но отчаюга из отчаюг. Шли типичной блатной походочкой, короткими шажками, приволакивая ноги, но резво шли, колымской такой иноходью, одинаково ссутуленные, кисти рук подобраны в рукава. Я увидел их в окно случайно, мимолетно глянул — идут. Банда идет, а я здесь дежурю, за всех отвечаю. Вошли уверенно, и сразу трое на всю ширину коридора, как патруль вражеский явился захватывать мою больницу. И пошли твердо, будто по своей хате.
Как изменилось его лицо! За какой-то месяц. Будто в гриме шел на меня подонок, беспощадная и тупая мразь, едва-едва напоминая Волгу. Он похудел, лучше сказать, отощал, но главное — лицо, злобное, хорьковое, губы в ниточку, глаза в прищур, безжалостные, и по краям рта прорези скобочкой — типичный гнусный уголовник, гоп-стоп из подворотни. Я бы не узнал его, честное слово, если встретил бы где-то в зоне. С таким я никогда бы не заговорил и рядом не сел, а ведь я ему всю подноготную открыл, доверился, он знает и про моих отца с матерью, и про сестер моих, и про Ветку знает, — да как я мог с таким отребьем делиться сокровенным! Я сомневался, что он керосинит в таком масштабе, думал, болтовня обычная лагерная, но сейчас, увидев его лицо, сразу поверил. А ведь совсем недавно у него были умные, насмешливые глаза, добрые порой, и улыбка открытая, в больнице он был благодушный, всегда готовый помочь, успокоить, обнадежить. Здесь у нас он был словно в отпуске. Но пришло время приступить к исполнению, власть свою утверждать и наращивать. На взгляд вора — обычное дело, на взгляд врача — острый психоз с помрачением сознания, и надо его срочно вязать, паковать в смирительную рубашку, иначе будет всем плохо.