Прошла зима, а я так и не заговорил с ней. И вот весна, март, теплынь, и настал тот долгожданный день. Прозвенел звонок, вышли на улицу, она с девчонками, я с мальчишками, идём весело, беззаботно, девчонок всё меньше, мальчишек всё меньше, а нам шагать дальше всех, мы на самой окраине. С улицы Фрунзе на улицу Ташкентскую, потом на Ключевую и вниз, в сторону мельницы. По Ключевой текла речка с гор через весь город и на самой окраине давала силу двум мельницам, ближней и, примерно через километр, дальней. Шагаем с Лилей, она впереди, я сзади. Чего мне стоило нагнать её и спросить о чём угодно: что вам задали по литературе, или нет ли, мол, у тебя книжки Жюль Верна? Да миллион вопросов можно придумать. Но я ненормальный, иду молча, и хорошо, что нам далеко идти. Прошли по Ключевой, прошли мимо хлебного ларька, она на него посмотрела, я тоже посмотрел, миновали ближнюю мельницу, она посмотрела на старое колесо, я посмотрел, спустились в овраг. Вот уж где грязища непролазная. Если бы она застряла тут в своих ботиках, я бы вмиг подскочил, и взял её на буксир, как трактор. Но ещё лучше, если бы она поскользнулась и сломала ногу. Я бы тогда на руках понёс её через весь город в детскую больницу на углу Сталина и Садовой. Однако она и не думает падать, осторожно шагает, кое-где, взмахнув руками, перепрыгивает лужу. Когда-нибудь я пронесу её через этот овраг. Надо из жизни строить мечту, а из мечты — действительность, вот девиз настоящего мужчины. На всю мою дальнейшую жизнь. Она будет у меня очень бурной. Между тем Лиля выбралась из оврага, я вижу её на фоне неба и слышу, как она там, наверху, вздохнула. Знает она или нет, что я иду следом? Свернули мы на последний этап, на улицу Ленинградскую, до меня осталось пять домов, а до неё — семь. Расстанемся мы сейчас без слов. Всё-таки мне надо что-то придумать. Сегодня я всю ночь буду думать. А грязь так и липнет к ногам. Мне кажется, Лиля устала, идёт медленнее и медленнее, я тоже замедлил шаг, чтобы сохранить расстояние. А солнце печёт, как будто уже лето. Дома торчат по сторонам, крыши сделаны наспех, из чего попало, сквозные проёмы под стропилами, новостройка она и есть новостройка. Лиля прошла мимо нашего дома, и ноль внимания на него. Сейчас поверну направо по тропке, и прощай, Лиля, иди дальше без меня, пусть тебе будет одиноко. Я сворачиваю и провожаю её последним взглядом.
А дальше происходит невообразимое. Как только я шагнул в сторону своего дома, — без шума, ничем не привлекая внимания, — в тот самый миг Лиля обернулась и посмотрела на меня синими своими глазами. Не только глазами, а всем ликом своим осиянным, взором своим голубым обратилась ко мне. Не остановилась, но так много сказала. И притом навсегда. «Бросаешь меня? Дальше я одна пойду? А ведь я на тебя надеялась…» Взгляд её был пристальный и полный значения, с лёгкой укоризной, без всякого девчачьего задавания.
Я остался невыразимо счастливый. Теперь она знает, что я и завтра пойду за ней, и послезавтра. И пусть так будет не только в школьные годы, но и десять лет спустя, и двадцать, потом ещё тридцать и всегда, сколько отпущено природой каждому из нас. И пусть я умру раньше, лучше бы мне умереть первым, иначе мне будет слишком больно без неё, невыносимо. А ей легче будет остаться одной, она весёлая, лёгкая такая девочка-задавала, хотя нельзя сказать, что она совсем ко мне равнодушна, иначе не услышала бы мои шаги за спиной и моё дыхание.
Дома я спросил сестёр Зою и Валю, одной одиннадцать лет, другой десять, знают ли они, что на Ленинградской появилась новенькая девочка. «Знаю, — ответила Зоя. — Васька Тёткин написал ей записку: давай дружить». Вот это удар — предательский. Васька старше меня и уже дружил раньше с девчонками, у него был опыт. Но какая подлость! Обидно стало, просто нет слов. «А что эта девочка?» — «Она не хочет ему отвечать».
Но откуда Зойке известно?
На другой день я возвращался домой один, 6-й «Б» пошёл на экскурсию в художественную галерею. Ладно, доживу до завтра. Но и назавтра ничего не вышло, теперь уже нас повели на экскурсию. Мешают всякие пустяки. Хорошо бы нам учиться с ней в одном классе, новая моя мечта. Пусть завтра что-нибудь такое произойдёт, катастрофа, ледники сойдут с вершин Алатоо или землетрясение пусть завалит хотя бы часть нашей школы, и все шестые объединятся, тогда мы вместе будем ходить в культпоходы. Мечтал я, мечтал, досадовал, прихожу однажды домой усталый после физкультурной секции, голодный, открываю дверь и слышу голос Лили. Они сидели вдвоём с Зойкой и вели светскую беседу. Я бросил в угол сумку с книжками и вместо того, чтобы присоединиться к разговору или просто помолчать, посидеть с Лилей, тут же вышел из дому сам не свой, руки дрожали, ноги дрожали, места себе не мог найти от такого скорого поворота событий. Я подошёл к сараю, там отцовский инструмент под навесом, кусок рельса вместо наковальни, схватил кувалду и давай лупить по рельсу, просто так лупить, чтобы слышно было не только в доме, в городе, но и по всему Тянь-Шаню. Каждый человек кузнец своего счастья, я его сейчас кую, а Лиля сидит в той комнате, где я читаю книги, уроки делаю, ем, сплю, а, главное, мечтаю. Я мешаю их разговору своим стуком, но пусть она слышит звуки моей души. Запыхался, бросил кувалду, нет, всё-таки надо зайти, неприлично во дворе торчать, когда в доме гости. Вошёл, жутко занятый своими неотложными делами, быстро прошёл мимо, но услышал слова Лили: «Очень далеко, часа полтора надо топать до центра, чтобы купить такой пустяк, как зубную щётку»…