Йонас толкнул Ульриха, протиснулся мимо парней со старших курсов и быстрым шагом направился прочь по коридору.
Берти замер, не смея дышать.
Казалось, все ждали эффектного завершения сцены, и Ульрих это им предоставил. Он смачно сплюнул на пол и прорычал:
— Насмотрелись? Идите нахуй!
После такого только самоубийцы остались бы стоять на месте.
Через несколько секунд у туалетов уже никого, кроме Берти и тяжело дышавшего сквозь зубы Ульриха, не осталось.
*
— Просто ебучий кошмар.
Берти вздрогнул, чуть не выронив вилку: Ульрих впервые заговорил с начала обеденного перерыва.
Кёниг лежал, заложив руки за голову, на клетчатом пледе, морщась от редких солнечных лучей, пробивавшихся через крону дуба, и изредка чихал. Берти постарался выбрать самое тенистое место, но в небе над Гамбургом не пролетело за день ни одной чахлой тучи, и даже густая листва полностью не спасала от ультрафиолета.
Теперь Шварц понимал, почему раньше не видел Ульриха на улице во время обеда.
— Что такое? — осторожно уточнил Берти и тут же себя укорил за глупость.
Ульриха только что публично кинул бывший «лучший друг», все теперь думали, что он гей, и вопрос Берти звучал скорее как издевка, нежели неподдельный интерес.
Впрочем, Ульрих не огрызнулся и даже бровью не повел, гипнотизируя взглядом узловатую ветвь дуба.
— Да все, Шварц, все, — пробормотал он и сел. Заглянул в лоток Берти, подцепил пальцами помидорину и закинул в рот. Прожевал, с ненавистью оглядев лужайку, на которой в беззаботной праздности обедали студенты. На них никто не смотрел — по крайней мере, нахально и прямо. — Лицемеры. Все они гребаные лицемеры. Я не был геем, так все меня либо боялись до усрачки, либо приплясывали рядом из-за бабла. Как стал геем — никто уже не гнушается сказать в лицо, что думает. Раньше трусость не давала голоса подать… А лаять на тех, кто в меньшинстве, всегда легче…
Берти поковырял вилкой салат.
Он не стал напоминать Ульриху, что совсем недавно и тот действовал подобно остальным — нападал на Берти, зная, что он один.
— Ты не стал геем, — только и произнес Шварц.
— Они думают, что стал, так что без разницы, — Ульрих сделал неопределенный жест рукой в сторону всех и сразу. Посмотрел на Берти, усмехнулся с привычной сволочистой колкостью. — Ты так себя чувствуешь каждый день, а? Жалким опущенным педиком?
Берти тяжело вздохнул.
Сейчас очень остро не хватало Ханны, чтобы разрядить обстановку и сбить градус злости. Но Берти сам попросил Перл пообедать сегодня с подругами.
— До того, как стал таскаться с тобой, никто меня даже не замечал, — буркнул Берти мрачно. — Никто не трогал. Не все даже знали, что я гей.
— Ага, уже сам жалеешь о дебильной сделке, — резюмировал Ульрих довольно. Он тут же чихнул так, что аж слезы выступили на глаза. Берти попробовал над этим позлорадствовать, но поймал себя на мысли, что даже немного жалеет Кёнига с его несносной аллергией.
— Заткнись, — вяло огрызнулся Берти. Заметив, что Ульрих косился на его салат, он со вздохом отдал ему весь лоток. Все равно весь аппетит отбило. — Я пойду до конца, потому что своих решений держусь… А тебе следовало взять с собой обед. А не есть мой.
— Еще чего, — Ульрих с удовольствием принялся за салат, не побрезговав вилкой Берти. Резким движением головы стряхнул волосы, упавшие на лицо, внимательно посмотрел на Шварца. — Слушай, если серьезно, то ну нахер так жить.
— В смысле? — напрягся Берти.
— В том самом, — Ульрих закатил глаза и пробубнил с набитым овощами ртом: — Шварц, раз уж ты педик, то отстаивай свои права. Какой кайф жить вот так вот — тихо и мирно, лишь бы пальцем не тыкали?
— Я не из тех, кто выходит на парады в перьях и косметике, — Берти усмехнулся, представив себя разукрашенным под экзотического попугая. С рыжими-то кудрями. — Я не хочу никаких плакатов рисовать и устраивать митинги.
— Я не про это, — Ульрих расправился с остатками салата так быстро, что Берти удивленно уставился на возвращенный пустой лоток. Кёниг облизал салатное масло с губ. — Ты меня… и бесил этим всегда, — он замялся, о чем-то задумавшись. — Ты ничего не делаешь с тем, что на тебя нападают. Только глубже зарываешься башкой в песок. Я удивился, когда ты предложил «встречаться». Первый хоть немного смелый поступок за все время, что я тебя знаю.
Под ребрами остро кольнула обида.
Ульрих говорил об этом так легко, хотя ни черта не понимал, с чем Шварц сталкивался ежедневно. Открытое сопротивление только сильнее разожгло бы огонь.
— А я должен был с кулаками на тебя броситься? — спросил Берти сдавленно, когда немного совладал с возмущением. — Что я должен был делать?
— Сказать всем катиться нахуй, если что-то не устраивает, — пожал плечами Ульрих. — Ходить по универу, будучи педиком, и не опускать головы. Смотреть в глаза в ответ, когда пытаются задеть взглядом тебя.
— Тебе легко говорить, — тихо произнес Берти, механически водя пальцем по узору пледа.
— Нет, не так уж и легко, — сказал Ульрих упрямо. Его светлые глаза зло сверкнули. — Ты меня на это подвязал вчера, но я уже справляюсь лучше тебя.
— Классно справляешься, — съязвил Берти. — Йонас аж поклялся хранить доброе имя всех геев и лесбиянок Гамбурга.
Ульрих ничего не ответил.
Лишь едва уловимо дернулся, тут же вернувшись к состоянию прежней невозмутимости, но Берти успел заметить момент его уязвимости. Стыд за опрометчивые слова накрыл с головой.
— Прости, — сказал Берти примирительно. — Я не это имел…
— Забей, — с нарочитой беспечностью оборвал его Ульрих и поднялся на ноги. Размял затекшую спину, от души потянувшись. — Просто оглянись. Одно прямое заявление, и никто уже не горит желанием гавкать. Загадки и домыслы, неизвестность — вот что дразнит и заставляет нападать.
Берти обернулся.
В их сторону и правда летело все меньше настороженных или любопытных взглядов. От громкого признания перед толпой исчезла пикантная тайна, обросшая за короткий период сплетнями, и Берти с Ульрихом резко стали общественности если не скучны, то менее интересны.
— Пойдем, — поторопил Ульрих, в очередной раз чихнув. — Пойдем с улицы, я тебя прошу.
*
После пар Ульрих подбросил Берти до дома, и тот наконец спокойно выдохнул. Впереди маячили долгожданные выходные и отдых от липкого, успевшего опостылеть за столь короткий срок внимания.
Да, он хотел показать Ульриху обратную сторону его издевательств.
Но Кёниг, похоже, и сам что-то вознамерился показать.
В воскресенье Берти, зевая и наслаждаясь праздностью, спустился на первый этаж вровень со звонком в дверь.
— Милый, ты кого-то ждешь? — спросила мама, выскочив с кухни в фартуке, щедро припудренном мукой. Берти улыбнулся — его явно ждали блинчики с ягодным сиропом на завтрак.
— Нет.
— Кто там? — мама обладала безумной привычкой спрашивать, тотчас открывая дверь. — О. Ремберт, это к тебе, наверное…
Берти чуть не оступился, спустившись с последней ступеньки лестницы. На пороге стоял Ульрих с большой картонной коробкой в руках и ослепительно улыбался.
— Доброе утро, фрау Шварц, — вежливо поздоровался Кёниг, и мама растаяла под действием прущего из него обаяния. — Извините. Не рассчитал время.
— Ничего-ничего, все в порядке. Мы ранние пташки. Ремберт, дорогой, ты не говорил, что к нам заедет твой друг, — мама смущенно вытерла руки о край фартука. — Не представишь нас?
— Мама, это Ульрих, — кисло пробурчал Берти. — Ульрих, это мама. То есть, фрау Шварц, как ты уже понял.