Река с таким поэтическим названием, как писал в давних «Записках» русский путешественник А. Глаголев, «в истории нашего отечества известна тем, что герой Донской преследовал до берегов ее монголов, разбитых на Куликовом поле».
А вот свидетельство конца прошлого века уже о самом Ефремове: «Уездный город Тульской губернии, в 123 верстах к югу от Тулы… В конце XVI и начале XVII века берега Красивой Мечи служили притоном всякой вольнице, которой — олицетворяя ее именем какого-то Ефрема — народное сказание приписывает и население города… По писцовым книгам Ефремова значится, что город был окружен деревянного стеной с несколькими башнями, воротами и глубоким рвом. Теперь ничего от этих укреплений не сохранилось».
Жителей, по данным на 1894 год, в Ефремове насчитывалось 10088. В городе имелось семь церквей, мужская и женская прогимназии, духовное училище и частное училище четвертого разряда. Фабрик и заводов было 34, с 226 рабочими. К числу достопримечательностей Ефремова относили множество фруктовых садов по окраинам. Жили в Ефремове торговлей, в основном хлебом, мукой, спиртом и фруктами.
И впрямь идиллическое место! Но стоит только задуматься, как в памяти оживают чеховские слова о том, что воплощением российской дичи был для него город Ефремов. Несколько позже Чехова о том же писал Паустовский, попавший сюда в канун Февральской революции.
«В Ефремов я приехал ночью. До рассвета я просидел в холодном станционном буфете, выкрашенном в грязный лиловый цвет. Кроме остывшего чая, в буфете ничего не было.
Как только начало светать, я нанял извозчика и поехал в единственную в Ефремове гостиницу.
В седом свете занимавшегося зимнего утра городок оказался до удивления маленьким и облезлым.
Кирпичная тюрьма, винокуренный завод с тонкой и длинной железной трубой, насупленный собор и одинаковые, как близнецы, домишки с каменным низом и деревянным верхом — все это при свете еще не погашенных, запыленных фонарей вызывало уныние. Пожалуй, единственным интересным зданием были торговые ряды на базаре. Какое-то подобие колонн и арок украшало их и говорило о старине.
В промозглом воздухе кружились галки. На улицах пахло едким конским навозом.
— Ну и город! — сказал я извозчику. — Взглянуть не на что.
— И на кой ляд на него глядеть-то!. — равнодушно ответил извозчик…»
Но вернемся к роду Мясищевых, проследим его историю, скрывающую под своим покровом не тишь да гладь, а бурные страсти, казалось бы, несовместные с неторопливым, сонным укладом ефремовского бытия.
Дед Володи Михаил Григорьевич держал гастрономический магазин на самой фешенебельной улице — Московской. Женился он на вдове Агафье Васильевне, урожденной Киндяковой. Пятнадцать лет брак оставался бездетным. Чего только не делала Агафья Васильевна — и травы заговорные пила, и на богомолье ходила, и советы знахарок выполняла. Так или иначе, в 1873 году в семье Мясищевых появился долгожданный ребенок — сын, нареченный Михаилом.
Надо ли говорить, сколь лелеяли и холили родители единственного наследника… Кутали его неимоверно, гулять выводили только в теплую погоду. Ну, а известно, у семи нянек дитя без глазу. Мишенька заболел воспалением легких. В отчаянии отец поехал в Москву и выписал профессора Захарьина. Заставить московскую знаменитость поехать в такую даль могли только неподдельное родительское горе и большой гонорар. Мишеньку выходили.
По совету Захарьина, посчитавшего необходимым питать слабые легкие мальчика сосновым ароматом, Михаил Григорьевич надстроил второй этаж из смолистой сосны, где и поселил сына. Мало того, каждый вечер устилали соломой улицу, чтобы цокот копыт и скрип тележных осей не беспокоили юного Михаила.
Учеба в Ефремовской гимназии не оставила ярких следов в биографии будущего купца (именно на этой благополучной стезе видели его родители). По окончании гимназии Мишу отправили не куда-нибудь, а в Париж («Знай наших!»). Пусть по-настоящему освоит прононс, научится вальсировать, вести светский живой разговор, приобретет хорошие манеры. И надо сказать, юный Михаил Мясищев немало в этих науках преуспел. Во всяком случае, через несколько лет в Ефремове не находилось ему конкурентов по части танцев и знания французского. А белая лошадь, купленная по возвращении из дальних странствий, на которой он гарцевал по главной улице, стала предметом всеобщей зависти.
Здесь стоит сделать отступление и поведать о другой семье, также жившей в городе. Глава ее, аптекарь Евгений Власьевич Дудкевич, поляк по национальности, был вынужден уехать из Польши после восстания 1863 года и обосновался в Ефремове. Пан Дудкевич отличался приятной наружностью и несдержанностью, переходящей в самодурство. Жена Евгения Власьевича Валерия, напротив, слыла простой и деликатной особой. Две дочери Дудкевичей тоже были антиподами. Янина — писаная красавица в польском стиле — во многом унаследовала характер отца, Марыля пошла в мать.