Янина училась в русской гимназии и дружила с племянницей Агафьи Васильевны Еленой Киндяковой. Однажды на одном из музыкальных вечеров она увидела, как танцует Михаил Мясищев, и была очарована им. Симпатия оказалась взаимной. Барышне еще не исполнилось семнадцати, кавалеру шел двадцать пятый год. Долго таить своих чувств они не смогли, и вот настал момент, когда Михаил отправился просить руки Янины.
Дом аптекаря с большим садом был обнесен забором выше человеческого роста. Местные жители заглядывали сюда крайне редко — нрав хозяина знали достаточно хорошо. И вдруг средь бела дня малознакомый молодой человек, к тому же русский, вознамеривается открыть калитку, пройти по дорожке, по обе стороны которой разбиты цветочные клумбы, взойти на крыльцо и заикнуться… матка бозка… просить руки панны Янины! Евгений Власьевич вне себя от гнева спустил на Мясищева собаку.
В тот же вечер и родители Михаила заявили, что не примут на себя позора, коли их сын женится на полячке.
Страсти накалялись. Как часто бывает в подобных случаях, пришлось пойти на хитрость. Янина заявила отцу, что всю ночь будет готовиться к серьезному экзамену у подруги-польки. Евгений Власьевич не почувствовал подвоха и отпустил дочь. В укромном месте стоял извозчик, который немедля помчал Михаила Мясищева и Янину Дудкевич на вокзал. Поезд повез беглецов в Москву.
Хитрость раскрылась через несколько часов. Следы беглецов привели на вокзал. На одной из остановок в вагон поезда вошел жандарм и громко спросил: «В каком купе едет девица Янина Дудкевич?» Молчать или прятаться было бессмысленно.
Янину высадили и повели в помещение станции. Надзирать за ней, пока суд да дело, приставили какую-то служку. Мясищев не растерялся, сунул служке трехрублевку, и та отпустила его подругу. Молодые преспокойно покинули помещение и обратились к извозчикам: «Кто быстрее домчит нас до ближайшей церкви?» Желающих оказалось хоть отбавляй.
Вскоре Янина и Михаил вбежали в дом священника, пали на колени и попросили их обвенчать. Узнав фамилии жениха и невесты, весьма известные в округе, и кое-что сообразив, священник наотрез отказался.
На этом все должно было бы кончиться, и блудным детям оставалось бы единственно — воротиться с повинной головой в отчие дома. Однако так лишь казалось. Детективный сюжет, как сказали бы сейчас, только начал развиваться.
В гостях у батюшки находились в тот момент окрестный помещик и пристав. То ли обильное возлияние, то ли извечная российская скука и вследствие этого жажда приключений, то ли внезапная симпатия к молодой растерянной паре, но пристав приказал: «Венчай, отец», а помещик дал попадье деньги: «Накупи всего! Славно отпразднуем сие событие». Неожиданные благодетели изъявили желание стать шаферами.
В середине церемонии венчания приспела погоня — отцы той и другой стороны. Мясищев-старший колотил в предусмотрительно запертую дверь церкви дубиной, Дудкевич стрелял. Венчание тем временем продолжалось.
Во избежание слишком больших осложнений пристав осторожно подкрался к двери и начал увещевать разбушевавшихся родителей, одновременно грозя им карой за неподобающее поведение на пороге божьего храма. Михаил Григорьевич вскоре угомонился, а хрипевшего от ярости Дудкевича пришлось связать.
Поляк прилюдно проклял весь род Мясищевых, а заодно и собственную дочь и отбыл на лошадях восвояси. Михаил Григорьевич последовал его примеру. Молодые вышли из церкви мужем и женой и продолжили путь в Москву. Через несколько месяцев, когда страсти несколько поутихли, они вернулись в Ефремов. Здесь и родился их первенец Володя.
Первые детские впечатления будущего конструктора не отличались особым разнообразием. Дом с магазином и надстроенным вторым этажом, конюшня, сеновал, где приятно пахнет луговой травой, можно прятаться от взрослых и где Володя, играя, нашел зарытый непонятно кем и от кого оплетенный цибик китайского чая…
Родители переезжали с места на место, ненадолго обосновывались то в Москве, то в Туле. В городе оружейников Михаил Михайлович сначала получил место счетовода на меднопрокатном заводе, потом — бухгалтера на патронном заводе. Во время событий 1905 года трехлетний Володя с матерью однажды попали под обстрел на одной из тульских улиц. Лихорадочный бег под сухой винтовочный треск запомнился куда ярче, нежели сеновал или погреб в дедовском доме.