Маясь от неловкости, принялся стягивать с нее вязаные штаны. Под ними оказались еще бархатистые, цвета загара колготки. Их он снимать не решился, не хватило духу. И тут из-под нар вылез Дымок, потянулся мордой к бедру девушки.
— Только тебя тут и не хватало, — проговорил Алексей с усмешкой. И напряг голос. — Ку-у-да свое нюхло суешь?
Кобель сконфуженно попятился, цокая когтями по доскам пола, убрался под гостевые нары, где и затих. Проводив его строгим взглядом, Алексей начал осторожно прощупывать ноги, облитые непроницаемой для глаз тканью. Обширных опухолей не проглядывалось, а синяки, если и были, скрыты колготками. Но без сильных ушибов, кажется, не обошлось. На голени правой ноги прикосновение его пальцев вызывало стон. Но в общем, как ему казалось, кости ног целы и особой тревоги не вызывали, и он пересел ближе к изголовью. Оглядел основание шеи, голову. На затылке, в светлых волосах, разглядел припухший кровоподтек. Удар, похоже, она получила неслабый, но шапка и капюшон самортизировали и спасли от серьезной травмы.
Алексей поднялся с нар, мысленно подводя итоги. Страшного, вроде, ничего. Руки-ноги целы. Вот только припухлость на затылке. У нее, скорее всего, болевой шок. Через день-два оклемается. А вообще удивительно, что ей так мало досталось. Ни крови, ни увечья. Наверное, сам господь Бог не дал погубить такую прелестную девицу. Непроизвольно глянул на стройные, чуть полноватые ноги и тотчас, спохватившись, стыдливо увел глаза и отошел от нар, прихватив штаны и свитер, чтобы повесить сушиться. После этого он уложил девушку в меховой спальник, запахнув полы — пусть прогреется. И опять, помимо воли, задержал изучающий взгляд на девушке. Светлые волосы живописно разметались по черной овчине. Овальное лицо неподвижно, словно в глубоком сне, хотя дыхания не слыхать. Темные, спекшиеся губы чуть приоткрыты.
Пощупал пульс. Ощутил его явственнее, чем прежде.
— Спящая красавица, — сказал со вздохом и сделал над собой усилие, чтобы отойти прочь. Развесив ее влажную одежду на стене, направился к порогу. Хотелось отдышаться от жары и покурить на свежем воздухе. Дымок тоже выскочил на волю и исчез во тьме.
Выйдя из-под навеса, Алексей посветил в небо фонариком. Шел снег в полном безветрии. Крупные хлопья валили так густо, что желтый луч света фонаря не мог пробиться до кроны ближайшего кедра и завис на полпути в белой, мельтешащей пелене. Стояла удивительная тишь, казалось, он слышал даже мягкий шорох падающих снежинок.
— Хоть бы к утру разведрилось, — пожелал он вслух безо всякой надежды. Да и уж на какое ведро нынче надеяться. Теперь зарядят снегопады, с неба будет беспрестанно сыпать и сыпать. Природа будто спохватилась: кончается ноябрь, а южные склоны гор кое-где стыдливо голые, увядшие травы не прикрыты снегами, да и в низах еще не намело зимних сугробов. Неуютно и сиротливо в тайге без теплого белого одеяла. Зябко птице и зверю по берлогам, норам, гнездовьям и лункам. Все ждут снежной переновы, как спасения.
Закурил. Подосадовал, что нет в Купеческой радиоприемничка, послушал бы новости. Наверняка уже сообщили о пропаже вертолета. Интересно, откуда и куда он летел? Скорее всего, заблудился в тумане, вот и занесло его сюда, в глухие горы. И теперь он, Алексей, привязан к избушке. Завтра надо приниматься колоть чурки. Благо, с осени предостаточно их напилил бензопилой, не поленился. Как чувствовал, дров понадобится много.
Забросил на крышу рюкзак с мясом, набрал беремя дров и вернулся в избушку. Стал устраиваться на гостевых нарах. Положил в изголовье два сухих полена, аккуратно уложил на них обутки. Расстелил прогрызенный мышами ватный спальник, оставшийся от незабвенного Наливайко. Постель, считай, готова. Укрываться придется курткой, она уже высохла.
Задул лампу и улегся на нары, не раздеваясь. Глядел в темный потолок. Сна — ни в одном глазу, хотя и умаялся как никогда. Денек выдался — словно в кошмарном сне, не приведи, Господи. В глазах стоял искореженный вертолет над обрывом и вылезающий из него летчик с окровавленной щекой. Даже сквозь время слышались жуткий скрежет дюралевой обшивки по скалам и гулкие удары, удаляющиеся с каждым мгновением. Память услужливо прокручивала ему все события минувшего дня, словно не хватило того, что было наяву, и бессонница нависла над его изголовьем. Он вставал, подтапливал печку, выходил покурить и снова ложился. О чем только ни передумал, пока, далеко за полночь, не провалился в зыбкое забытье.