Но выстрелить не успел. Отчаянно прыгнув, белка перенеслась на стоявшую рядом пихту. Под пихту тут же метнулась Пулька. И только Тайгун все облаивал оставленное белкой дерево, оглядываясь на хозяина. Его, удивляло, почему тот не стреляет.
Нефед заторопился, занервничал, побежал, в горячке чуть не наступил на Пульку, выстрелил.
Шарахнувшись к нам, Тайгун на лету схватил зверька, придушил, отдал хозяину.
На выстрел прибежал Каштан. Нефед сунул ему белку.
— Пусть потреплет, к запаху привыкнет, зараза.
Но Тайгун не дал. Налетел, сшиб Каштана, отнял добычу.
— Вот тунеядец! — выругался Нефед, жалея уже, что не дал жене привязать Тайгуна.
Пулька к убитой белке сразу потеряла интерес, покатилась, покатилась между деревьев и стала облаивать невысокий разлапистый кедр с гроздьями сизых от пыльцы шишек на верхушке. И на этот раз Тайгун оказался возле Пульки, громко, хрипло лаял.
Мы понимали его хитрость. Сам он уже ни верхним, ни нижним чутьем зверя не брал, да и видел, вероятно, плохо. Бегал неподалеку от Пульки, ждал, когда она найдет белку, сразу же пристраивался, «помогал», а по существу мешал и ей, и нам.
— Ты гляди, че делает. Сучонка работает, старается, а он не дает ей, змей. А ну, пшел!
Нефед наливался злостью и уже искал глазами, чем бы огреть Тайгуна, но вдруг мы услышали неподалеку басовитое взлаивание Каштана.
Нефед открыл рот, остолбенел, потом, путаясь сапогами в траве, сухой, свистящей, кинулся на голос, торопливо взводя курки.
Каштан сидел под деревом и незлобно, вроде бы даже неуверенно взлаивал на невидимого в ветвях зверя. Сосед бесшумно, крадучись зашел с другой стороны. Держа ружье наизготовку, сощурившись, всматривался в густоту ветвей, откуда неслось недовольное пофыркивание и ворчанье.
Хлопнул выстрел, прошуршала по веткам падающая тушка. Каштан прыгнул, клацнул зубами. Откуда-то сбоку несся Тайгун, треща валежником. Хозяин отпнул его ногой, ошалело блестя глазами, смотрел, как Каштан возится с добычей.
Нагнулся, вынул у собаки из зубов, поднял над головой за хвост довольно черного, крупного соболя.
— Видал, а? Сразу не белку, а соболишку! Мне, мол, некогда с разной там мелкотой возиться! Мне покрупнее подавай, — лихорадочно повторял Нефед и вдруг схватил Каштана, стал целовать его в морду, приговаривая: — Мы с тобой, Катаня, шороху тут наведем, а? Молодец, змей!
Даже слезы выступили у Нефеда от радости. Еще бы! По приметам, если собака первым взяла соболя, значит, соболятницей будет, а это клад, не собака.
Пока мы рассматривали добытого кота, Каштан, ободренный хозяином, азартно рыскнул в кедрач. Убежала и старательная Пулька. Тайгун было тоже заспешил, но хозяин его остановил строгим окриком.
Тайгун стоял рядом, виновато и, казалось, стыдясь смотрел на хозяина.
— Тайгун, поди сюда… — Нефед хлопнул ладонью по коленке.
Пес подошел с опущенной головой, ткнулся носом в ладонь, лизнул ее. Дышал часто, с хрипотцой, черная шерсть на боках слиплась от пота.
Нефед погладил лобастую голову.
— Че, запалился? А ить раньше бегал — ероплан и только. — Повернул ко мне разгоряченное лицо. — Веришь, загонял меня, бывало. Начнет работать — не остановишь. А теперь побегал маленько и язык на плечо. Каюк, брат, отбегался, — гладил собаку Нефед. — Только и осталось на мохнатки пустить. Да и мохнатки из тебя путевые не выйдут — шкура облезлая.
— Не жалко? — спросил я.
— Жалко, конечно, — вздохнул сосед. — Да что толку. Тайга старых и слабых не любит. Нельзя мне его оставлять. Пульку с Каштаном испортит, че я буду потом делать? Это тайга, брат… — говорил он задумчиво. — Пенсию она никому не плотит. Как хошь крутись, а не плотит. Тут либо ты, либо тебя…
Тайгун слушал, моргал желтыми умными глазами, казалось, понимал.
Вечером Нефед застрелил его.
Тень стрекозы
После смены леспромхозовский столяр Василий Атясов, мужик сухопарый, длиннорукий и стеснительный, взял в продуктовом бутылку белой. Было это так неожиданно, что женщины, толпившиеся у прилавка, переглянулись и покачали головами, а мужики, которым непьющего столяра частенько ставили в пример, обрадовались и начали гадать вслух: что же такое случилось с Атясовым, что и его наконец-то прорвало?
И Василий, мучаясь от всеобщего внимания, торопливо засунул поллитровку в карман, вышел поскорее из магазина и зашагал прочь.