— Тут без поллитры не разберешься, — хохотнул Тимофей.
— Можно дверцу открыть? Поглядеть поближе, что и как, — попросил Василий робко.
Но Тимофей сразу же затвердел лицом:
— Глядеть — гляди, а руки, паря, придержи. Нигде ими не касайся.
— Да я же не съем.
— Сказано — нельзя, — стоял на своем Тимофей. — А то рассерчаю и вовсе глядеть не разрешу.
Василий бродил возле вертолета, запоминая размеры, опускался на колени, изучая машину снизу, осматривая еще и еще спереди, с боков, до тех пор, пока не услышал молодой, насмешливый голос:
— Эт-то что тут за комиссия?
Тимофей растерялся от неожиданного появления летчиков, оправдываясь, заторопился:
— Это не комиссия. Это наш столяр Атясов. Он вертолет хочет изладить. Только смотрит. А руками нигде не касался.
— Значит, не касался? — сурово спросил один из летчиков и, повернувшись к Василию, потребовал:
— А ну, покажи руки!
Василий с готовностью протянул ладони.
Летчики расхохотались, похлопали столяра по плечу.
— Значит, вертолет хочешь? Ну дает! А «Москвич» не хочешь? Или «Жигули»?
— Не хочу.
Переглянулись не то с насмешкой, не то с одобрением.
— Толк знает мужик.
Потом один из летчиков открыл дверцу, сел в кресло и стал показывать, как он пилотирует. Тянул ручку на себя, щелкал другой, нажимал на педали.
— Ну, понял?
— Понял, — качнул головой Василий, стыдясь злоупотреблять терпением занятых людей.
— Тогда от винта!
Летчики умостились на сиденьях, захлопнули дверцу. Сквозь стекло было видно, как они весело переговаривались, посматривая на Василия. И вдруг по-мотоциклетному затрещал мотор, лопасти винта сначала медленно, будто неуверенно крутнулись и слились в сплошной сверкающий круг, подминая траву тугим ветром.
Вертолет качнулся, его игрушечные колесики оторвались от земли. Машина невысоко зависла в воздухе, медленно поворачиваясь носом к лесу, и вдруг пошла вперед, поднимаясь все выше и выше. Поблескивая на солнце зелеными боками, она легко взмыла над синим лесом и, стрекоча, поплыла в поднебесье.
— Как стрекозка, — задумчиво сказал Василий, не в силах оторвать глаз от неба, в котором уже ничего не было видно, только далеким эхом дрожал воздух.
— Пошли, — тянул его за рукав Тимофей, потому что к ним из избы уже шел Мишка.
— Вы че это бутылку беспризорной оставляете? — спрашивал Мишка улыбчиво, поминутно сплевывая себе под ноги.
— Кто ее дома-то обидит? — хмыкнул Тимофей.
— Как это? А я не человек? — радостно ухмылялся Мишка, маленький росточком, даже удивительно было, что он — родственник рослому Тимофею.
Узнав про желание столяра, Мишка загорелся:
— Вертолет — это то, что надо! Когда в нашем ларьке выпить нету, взял и слетал в райцентр. Там-то завсегда. Так что мотор я тебе сделаю. Это мертво!
— У меня еще и мотора нет, — признался Василий.
— Как нет? — Мишка сплюнул, растер плевок носком стоптанного ботинка, задумался и снова встрепенулся: — Стоп, Вася, с тебя пузырек. Будет мотор. — И, оглянувшись, будто их мог кто услышать, зашептал: — В заготпушнине старые аэросани есть. На сосну налетели ночью по пьянке. Сани-то угробили, понятно, а мотор — целый. Он сзади, что ему сделается!
— А отдадут они его? — усомнился Василий.
— Отдаду-ут! — лихорадило Мишку. — Главное со Степановым, с ихним начальником, договориться. Мы к нему вместе пойдем, потому что тебя одного он сделает как хочет. А со мной — не-ет… Я его как облупленного знаю. Он у меня знаешь где? — Мишка сжал кулак, показывая, где у него Степанов. — Мы его сразу за жабры. Так, мол, и так: отдай мотор по дешевке и не греши. А мотор — само то. Одно добро.
— Во че делает! — восхитился Тимофей, глядя на своего племянника. — На живом месте дыру вертит. Не пил бы, большим человеком был бы. Может, даже завгаром.
В просторном деревянном доме, куда привел Мишка Василия, сидела за канцелярским столом девица, перекидывала костяшки на счетах. Стены были увешаны плакатами с заглавными словами: «Охотник, знай» и «Охотник, помни». Вдоль стен стояли тяжелые скамейки, известка над ними дочерна вытерта спинами посетителей.
Мишка дурашливо облапал девицу сзади.
— Здоровы были!
Девица презрительно повела на него длинными ресницами, на которых дрожали кусочки туши, равнодушно освободилась от его рук и снова принялась за свое дело.