Впрочем, сегодня Алексей и не собирался подниматься высоко. Он решил взойти правой опушкой до оконечности длинной верхней поляны, пройти верховым кедровым массивом до русла ручья, сворачивающего в распадок, нарисовать кайком стрелку на снегу, указывающую направление к Чедору и скатиться левой опушкой к пихтовому островку, где вчера приметил стайку порхающих рябчиков. Стрелка предназначалась для спасателей, если от Купеческой избушки они решат двинуться к горе напрямую. Мужики там молодые, здоровые, им крутяки — нипочем.
Ему верилось, что если не сегодня, то завтра уж наверняка, придут спасатели к его избушке, и он поминутно прислушивался: не послышится ли гул вертолета, но золотеющее восходом небо было покойно и пустынно. Среди рябин ссорились драчливые сойки, в кронах трещали кедровки и посвистывала птичья мелочь — и никаких чужеродных тайге звуков.
Дымок деловито рыскал по склону, но бесплодно и голоса не подавал. Алексей внимательно следил за его набродами, по ходу подновляя кое-где наживку на древесных капканах. Белка еще тропила скупо, но жердочки не ленился расставлять на кормовых переходах. Утешался мыслью: наступит ложный гон, и петли пустыми не останутся. То есть, работал пока на будущее. Так и до русла ручья дошел — без добычи. Нарисовал кайком на снегу длинную стрелку, указывающую острием направление к горе Чедор и, с чувством исполненного долга, свернул влево.
В пихтаче ему повезло больше — добыл пять рябчиков. Прибежавший на выстрелы Дымок обнюхивал падающих в снег птиц, но в зубы их не брал и равнодушно отходил в сторону. Из пернатых признавал за трофеи только глухаря, за его внушительную внешность.
С легкой добычей скатились к избушке.
Алена уже проснулась и сидела на нарах, привалившись спиной к стене. Порадовался за нее: сама села, без его помощи. Значит, дела пошли на поправку. И Алексей, прямо с порога, даже не раздевшись, раскрасневшийся с морозца, весь искрящийся весельем — шагнул к ней.
— Привет! С тобой все в порядке? — начал он шутливо, пародируя словесные штампы американских киногероев.
— Немного получше, — отозвалась Алена сдержанно.
— Ты прекрасно выглядишь. Эй, а не отметить ли нам твое выздоровление? Я знаю поблизости отличное кафе, где подают рябчиков. Ты ведь пообедаешь со мной? Не так ли? Только не говори «нет».
— Издеваешься? — Она мягко улыбалась.
— Самую малость, — признался он. — А если без шуток, ты на самом деле здорово смотришься. И губы у тебя свежие да румяные. Хорошеешь с каждой минутой. Я уже начинаю тебя бояться.
— Как бы не влюбиться?
Он комично помотал головой, всем своим видом выражая испуг.
— Нет! Только не это! — воскликнул с ужасом. И довольно рассмеялся. Ему нравилось собственное представление и то, что хоть как-то развеселил девушку. — Эй, смотри, что я принес! — продолжал он, и жестом фокусника поднял над головой руку, держащую за шейки дичь. — Свежайшие рябчики! Мы заварим такой буржуйский супец, какого не всякий новый русский пробовал. Только не говори, что не будешь есть. Ты этого не сделаешь. Обещай мне.
— Обещаю. Буду есть, — даряще улыбнулась Алена, показав ему белые, очень аккуратные зубки.
— Ты в этом уверена? — несло его.
— Да ну тебя. Хватит. Супермен нашелся.
— Пусть не супермен, но кое-что могу. — Он разделся, сел на чурку возле печки, лицом к Алене, и принялся ощипывать рябчиков. — Знаешь, когда я их для себя готовлю, то перья обдираю вместе с кожей. Возни меньше, хотя и вкус теряется. А для тебя сделаю все, как положено. Чтоб почуяла нежнейший смак. Потом в городе скажешь: «Ах, каких я в тайге рябков ела!»
— Алексей… — вдруг донесся до него ее скорбно-задумчивый голос, и он понял, что она не слышит его слов, а думает о чем-то своем. Он вопрошающе поднял на нее глаза и затаился в ожидании, уже наверняка зная, о чем пойдет речь. — Алексей, — проговорила она, — значит, это — охотничья избушка. Так? — и оглядывала стены своей неожиданной обители, будто увидела их впервые.