На Пыжу скатился с оглядкой. Его старая лыжня давно занесена снегом и едва угадывается, а новую, к его большой радости, никто не проложил. Выходит, спасатели тут еще не появлялись. Были только волчьи следы. Они тянулись вдоль правого берега в верховье. Звери прошли тут переходным шагом, след в след. Молодые и переярки не резвились, не выскакивали из строя, и определить численность особей в стае Алексей не смог. Тропка хищников пролегала по занесенной снегом лыжне, и в этом не было ничего удивительного. И человек, и звери опытно выбирали самый удобный и безопасный путь. А потому Алексей опять побрел по волчьей тропе, тем более, что с сумерками, когда снежная белизна реки начала растушевываться, вмятины волчьих следов, залитые синими тенями, выделялись довольно четко и служили как бы путеводной нитью.
Но скоро и ровная строчка тропки хищников растворилась в опустившейся мгле. Тьма наступила почти мгновенно, словно из комнаты вынесли лампу. Месяца пока еще не было, он выкатится на ночной небосклон только через три часа, а к тому времени Алексей уже должен подходить к Базовой избушке. Правда, у него всегда с собою фонарик, и когда допоздна задерживается на путике, то, при необходимости, всегда подсвечивает себе. Сейчас он тоже сильно припозднился, а впереди, в порожистых местах реки, его ждут опасные участки. Там и обширные полыньи, и невидимые пропарины на обманчиво ровном снегу, и скользкие вздутия, под которыми таятся ледяные лопушки — пустоты. Провалишься в такую, да затащит под лед, считай — в ледяной могиле.
Днем-то идешь по Пыже и то петляешь с берега на берег, в зависимости от ледовой обстановки, постоянно щупаешь кайком снег перед собой, можно ли ступить, да постукиваешь по гулким панцирям пустот — выдержит ли твой вес вздутый пузырь полого льда. А о ночи и говорить нечего. Ночь — есть ночь. Много неприятных сюрпризов ожидают охотника на этой зимней горной реке, шириною в полста метров. Фонарик у Алексея и сейчас при себе, а включить его да посветить перед собою — рука не поднимается. Нынче он идет по своим угодьям не как хозяин, а пробирается полуночным вором. Лямку рюкзака оттягивает груз, от которого, как говорят мудрые люди, все зло на Земле. Так что свет фонаря только может выдать его. А вдруг где-нибудь впереди таятся спасатели? Нет уж, в темноте ему спокойнее.
Продвигался Алексей медленно, как слепой, шаря перед собою кайком. Но как бы то ни было, а он вполне благополучно миновал половину пути, хотя основательно обессилел и едва переставлял ватные ноги. Мешочек, висящий на лямке рюкзака, постоянно напоминал о себе, при каждом шаге больно колотя его в бок. Наверное, уже синяк набил и надоел — спасу нет. По-доброму-то, надо бы разжечь костерок на берегу, где есть сухой плавник, попить чаю, обсушиться от пота, отдохнуть, потом идти дальше. Костровое местечко у него на Пыже имелось, но боязнь, что увидят огонь, пугала его, и он не решился на короткий привал, оправдывая себя тем, что чайный котелок оставил у вертолета. Со вздохом пробрел костровое место и плелся дальше, щупая кайком снег и лед, по-звериному обострившимся зрением угадывая полыньи и чутко слушая тайгу.
Хоть и не скоро, но без происшествий дотащился до своего своротка. Не чуя ног, поднялся на каменистый прилавок Базовой и там, вблизи избушки, не сходя с лыжни, с облегчением избавился от надоевшего мешочка. Сунул его в основание сугроба, старательно пригладив место схрона. Тут и месяц выкатился из-за горы за Пыжой, серебристо высветил окрестности. Возле избушки — снежная целина, чужой лыжни не оказалось. Алексей сильно переживал, что пока он ходит в Коозу, в Купеческую нагрянут гости. Слава Богу, не нагрянули. К Базовой избушке никто из верховий Пыжи не приходил, и путик в сторону Купеческой тоже девственно чист, занесен снегом.
Волки, впрочем, тут побывали. В свете месяца разглядел их наброды, ведущие к жерди, прибитой между двух кедров. На жерди висела старая маралья шкура, которую они, наверняка, потрепали. Ну да пускай, не жаль бросовой шкуры. Жалко, капканов-«пятерок» там не оказалось. Один бы точно тосковал в капкане. Но возле избушек, да и вообще вдоль путиков он «пятерки» не выставлял, только «нулевки» и «единички». Опасался, как бы кобель не залетел в крупный капкан и не остался без лапы.