Выбрать главу

Поймал томскую волну. Там передавали старинные русские песни, протяжные и печальные. Они вызвали в нем глубинную грусть, которой он давно не испытывал. В памяти возникло лицо Алены. По-особенному остро он осознал, что с ее именем шел в Коозу брать чужое золото, и все, что сейчас делал и еще совершит в будущем — ради нее. Потому что весь он заполнен ею без остатка. И ему вдруг стало жаль себя, потерявшего покой на закате лет, отягощенного любовными помыслами. Даже глаза защипало.

— Поплакать, что ли? — спросил он себя, и сам же ответил: — Не поможет.

В десять часов на томской волне послышались знакомые позывные радио России, и в выпуске последних новостей Алексей услышал наконец то, ради чего нетерпеливо крутил ручку настройки приемника.

«В горах Алтая продолжаются поиски пропавшего вертолета МИ-8 с грузом приискового золота на борту, двумя членами экипажа и тремя сопровождающими. Как мы уже сообщали, двадцать третьего ноября с вертолетом прервалась связь, и он не прибыл в аэропорт назначения — Горно-Алтайск. Экстренные поиски были затруднены сложными метеоусловиями — в горах несколько дней шли сильные снегопады. Сейчас, с наступлением ясной погоды, группы спасателей продолжили поиски вдоль всей трассы вертолета».

В груди Алексея повеяло холодком.

— Даже Москва знает, — проговорил он мрачно. Все, что передало радио, ему было известно и раньше, но, услышав скорбный голос московского диктора, получил как бы официальное подтверждение и осознал, насколько это серьезно.

Выключив радио, он принялся ходить по избушке из угла в угол. На глаза попалась сумка Алены. Снял ее со стены и, поразмышляв несколько секунд, расстегнул замок. Среди необходимых в дороге женских вещей нашел бумажник. Был в нем и паспорт. Открыл его. На фотографии Алена выглядела совсем юной, почти девочкой, ее даже трудно было узнать.

Летяева Алена Владимировна, — прочел он вслух. — Русская. — Полистал страницы. — Место жительства: Барнаул, проспект Ленина… — Усмехнулся. — В самом центре живет. Надо адрес запомнить на всякий случай. О замужестве штампа нет. Значит незамужняя… И на том спасибо.

Закрыл паспорт и сунул обратно в бумажник, где на глаза попалась небольшая цветная, явно любительская фотография Алены. Снята она была, судя по обстановке, в своей конторе, за письменным столом, и тут выглядела взрослее. Он залюбовался ею, не в силах оторвать глаз.

— Прихватизировать бы эту фотку на память, — проговорил мечтательно, — но нельзя. Неловко. — И, вложив фотографию в бумажник, закрыл сумку, положил ее в рюкзак. Принялся снова ходить по избушке, не находя себе места.

Взял с полки томик Пушкина, открыл «Египетские ночи», прочел вслух:

Клянусь — до утренней зари Моих властителей желанья Я сладострастно утомлю И всеми тайнами лобзанья, И дивной негой утолю. Но только утренней порфирой Аврора вечная блеснет, Клянусь — под смертною секирой Глава счастливцев отпадет.

С шумом захлопнул книгу, проговорил мрачно:

— Отпадет. Это уж точно. — И положил томик на место.

Снова походил по избушке. Взгляд его упал на радиоприемник. Шагнул к нему, вынул батарейки и бросил их в помойное ведро. Проделал это по наитию. Чувствовал: так надо. Про золото он ничего не слыхал. Ни от Алены, ни по радио.

Неуютно ему было в избушке, душа не на месте. Он уже заранее предвидел, какие сны его посетят нынешней ночью. Если, конечно, уснет. И чтобы занять голову и руки, принялся обснимывать соболей.

Но уснул он довольно скоро, едва потушив лампу и даже не облежавшись на нарах. Никакие ужасы ему не снились. Среди ночи он проснулся, захотелось на двор. В этом ничего особенного не было: обезводившись за день, с вечера выпил много чаю. Привычно сунув ноги в короткие валенки, Алексей уже хотел было подняться с нар и идти, но замешкался. На противоположных нарах, за столом, маячил полупрозрачный силуэт человека, как бы слабо светящийся изнутри, и это придержало его. Пригляделся. Что-то знакомое виделось ему в фигуре и в позе неожиданного гостя. Кажется, он здорово смахивал на него самого, и у Алексея даже возникло ощущение, будто глядит в мутное, слабо освещенное зеркало.

— Совсем плохой стал, — усмехнулся он над собой, — уже призраки мерещатся.

Его зеркальный двойник, однако, не шевельнул губами и усмешки не повторил, а глядел на Алексея с грустной укоризной.

— Не понял, — проговорил Алексей встревоженно. — Вроде, я и не я. Ты кто?