— В швейцарском? Это круто. Ведь не утерплю, расхвастаюсь мужикам. Дескать, знаете, в каком банке у меня счет? Аж в самом…
— Не ерничай, — с досадой оборвала Алена. — Дело серьезное.
— Ну, откроешь. И что, я за ними туда поеду? — Алексей начал злиться.
— Не сразу, конечно. Через некоторое время.
— Да кто меня туда пустит? Сразу ухайдокают.
— Не ухайдокают. Мы все просчитаем. Найдем безопасный вариант.
— А если с поездкой туда вообще не получится? Пойми, для меня что в Швейцарию ехать, что на луну лететь — нереально.
— У тебя есть дочь. Можно оформить счет на два имени. Кому-нибудь из вас эти деньги все равно сгодятся. Главное, чтобы они были.
— Помозгую на досуге, — вяло пообещал Алексей, лишь бы отвязаться. Но Алена не отставала от него, говорила с горяч-ностью:
— Досуга не будет. Думай сейчас. И лучше — о себе. Поживи по-людски. Жалко мне тебя. Такой классный мужчина и — в нищете. Ничего не видишь, кроме этих гор. А в мире еще столько всего интересного. Лично я хочу разные страны посмотреть. Вдоволь попутешествовать.
— С собой-то за бугор не приглашаешь? — спросил шутливо, но в его голосе угадывалась затаенная обида.
— Нет, там я буду — сама по себе. Ты — сам по себе. У каждого своя жизнь.
В нем все-таки теплилась слабая надежда.
— А если общая?
— У меня другие личные планы, — твердо сказала она, построжев лицом. — И вообще мы с тобой квиты. Не так ли?
— Да, конечно, я понимаю… — выдохнул безнадежно. И опять вспомнил свой вещий сон. Вот, оказывается, почему он так жалел, что не может взлететь в высокое небо. Алена — молода, она под облаками, где уж ему со старыми крыльями подняться до нее. Его поздняя любовь смешна, и может вызвать в ней лишь сочувствие, а то и жалость, но не ответное чувство.
Глянул на ее тонкий профиль. Она смотрела вдаль, за гряды гор, и казалась сейчас еще моложе. На ее тугой щеке высветился нежный персиковый пушок, так умиляющей его. И хотя она, юная, налитая молодыми силами, стояла близко, и он слышал ее ровное дыхание, но всей своей сущностью Алена была далеко от него — в другом поколении, в ином, уже недоступном ему мире. Смотрела за горы жадно, пристально, будто пыталась заглянуть в свое будущее, где для него, Алексея, рядом места не находилось.
— Нет, Аленушка, никуда я отсюда не поеду, — проговорил он с глубинной грустью. — Ни к трапперам, в Северную Америку, ни в Швейцарию. Там хорошо, но мне туда не надо. Не поманивает. Съездил в позапрошлом году к отцу в Вятку. Вроде бы, родина, а веришь, дни считал, когда — обратно. Тянуло меня сюда со страшной силой. Крепко прирос я душой к здешней тайге. — Широко повел рукой, обводя перед собою все видимое пространство. — Эти угодья лишь на мне и держатся. Поселковые бракоши сюда не суются. Знают: не потерплю. Правда, из-за перевала каракокшинские лезут, но найду и на них укорот. Если бы не я, тут вообще было бы мертво. Все бы выбили подчистую: и соболей, и белок, и кабарожек, да и маралов тоже. Я-то промышляю бережливо. Все же — ученый охотовед. И вдобавок — мэнээс. То есть, младший научный сотрудник научно-исследовательского института пушнины и звероводства.
Алена состроила удивленную гримаску, глаза ее округлились.
— Круто, — сказала она с одобрением.
— Это раньше было круто, а сейчас наука никому не нужна. Короче, хоть маленький, но ученый. Составляю научные прогнозы на ближайшие промысловые сезоны. По моим рекомендациям работает охототдел леспромхоза. Будь моя воля, я бы вообще тут закрыл охоту лет на пять. Чтоб зверь мог восстановить численность. Но кому это надо? Так что, если я уеду отсюда, все будут только рады. И через пару лет с этих угодий волки уйдут, и даже вороны улетят — им жрать тут будет нечего. Двуногие хищники все вычистят. И древостой выпластают. Кедр, правда, запретили валить, но наш леспромхоз и тут исхитрился. Под видом строительства дорог выпиливает широченные просеки. До самых гольцов выбривают тайгу… — Алексей вдруг осекся, глянул на притихшую Алену. — Заговорил я тебя? Извини. Все один и один. Не перед кем выговориться. Накопилось.
— Да нет, мне интересно.
— Эх, открыть бы здесь национальный парк! На всем левобережье озера. Чтобы люди зимой и летом ездили сюда не за шкурками и не за кабарожьими пуповинами, а отдохнуть душой, полюбоваться на это величие. В медицине есть новое направление — ландшафтотерапия. То есть, лечение красотой природы. Нервы успокаивает, восстанавливает жизненные силы. Ведь многие болезни — как раз из-за нервов. Я уж давно бьюсь над идеей национального парка. Пишу в газеты, в администрацию района и области, но пока — глухо. Меня не слышат. Отмахиваются: не до того, мол, других забот хватает. А как было бы здорово! — Лукаво улыбнулся. — Представь: приезжает однажды богатая американка, очень красивая, холеная дама. Со светло-русыми волосами и темно-серыми глазами с фиалковым отливом. Слыхала, говорит, есть тут у вас так называемая Купеческая избушка на Турге. Имею желание на нее глянуть. „Да, — отвечают, — есть такая избушка, — и живет там безвылазно лесник-отшельник“. Привезли ее туда на вертолете. Увидела она седовласого лесника и говорит ему: „Я весь земной шар обогнула колесом и крылом. Искала мужчину своей мечты, но так и не нашла нигде лучше тебя. Ты мне нужен“.