Когда совсем стало невмоготу, он заглушил мотор, выпрыгнул из кабины в борозду и, привалившись к капоту, над которым волновисто струилось тепло, огляделся.
Стояла та пора позднего сентября, когда в природе было уже много от осени, но и от лета еще оставались какие-то следы. Березник почти весь пожелтел, лист опадал, по окраинам колок просвечивал застывшим дымом. Только кое-где на старых корявых деревьях запоздало зеленели отдельные ветки. Но они выглядели тут случайными, на них Ивану почему-то грустно было смотреть. Летели, серебрясь, паутинки в горьковатом чистом воздухе. Пахло прелью и близким снегом.
Иван постоял возле трактора и вдруг, сам не зная зачем, побрел к березнику, который стоял посреди вспаханного поля. Там, среди бурой, побитой заморозками травы, он нашел полеглые, чудом уцелевшие ромашки.
«Надо же… Не померзли», — подумал Иван с нежностью.
Нагибаясь, он срывал цветы, бережно разворачивал истончившиеся лепестки, немного увядшие, но еще сохранившие белый цвет укатившегося лета. И он вспомнил, зачем пришел сюда, на край березового колка. Именно на этом самом месте весной Вера преподнесла ему заслуженный букетик, только не ромашек — им было еще рано, а подснежников.
Удивительные это были минуты, наверное, самые счастливые в его жизни, какие бывают только однажды и уже не повторяются. Здесь на поле стояло много тракторов и из Иванова села, и из соседней Сосновки. Бил дым из выхлопных труб и стелился по весенней сиреневой земле. Много было желающих победить на межсовхозном состязании пахарей, а победил Иван.
Здесь на краю колка перед судейским столом выстроили лучших трактористов и надели победителю красную ленту чемпиона. Шибко ему завидовали другие трактористы, особенно молодые парни. И было чему завидовать. Ведь это ему самодеятельный оркестр сыграл туш, и фотограф из районной газеты ползал на корточках перед ним, а не перед кем другим.
А потом появились девушки с подснежниками. Тогда-то к Ивану и подошла Вера с букетиком.
Она была длинноногая, легкая и очень молодая. У нее были ярко-рыжие перепутанные ветром волосы и зеленые глаза. Ивана ее волосы и глаза сильно удивили.
«Так, наверно, редко бывает», — подумал он и, сам не зная отчего, смутился. Даже забыл сказать ей «спасибо», и ушел домой встревоженный.
Цветы он пристроил в кабине у лобового стекла и часто глядел на них. Непонятно как-то было на душе: смутная радость пополам с тревогой. Обычная до этого, спокойная жизнь не-ожиданно кончилась, отчего Иван забоялся, даже хотел выкинуть завядшие цветы, да рука не поднималась.
А однажды под вечер, когда уже заканчивалась смена, глянул в окно и — под сердцем кольнуло. Стоит она на краю поля и на его трактор смотрит. Легкая, тонкая, рыжие волосы на ветру плещутся, как пламя костра.
Подошел к ней, посмотрел ей в зеленые глаза, и она не отвела их, и столько в них было чего-то неведомого, что Иван задохнулся, спросил первое, что на ум пришло:
— Ты чего тут стоишь?
— Нельзя? Тогда я уйду. — Она уже повернулась, и Иван спохватился.
— Почему нельзя? Можно. Только ведь холодно. Да и ветрено. Пойдем лучше в кабину.
Она склонила голову набок, ковыряла туфелькой землю. Гадала: пойти или нет?
— Боишься меня? — улыбнулся Иван.
— Нет. У вас глаза добрые.
В кабине Иван протер запыленное сиденье, и она опустилась на самый краешек. Увидела свои цветы, протянула к ним руку, трогая увядшие лепестки. Кисть у нее была тонкая, узкая, но болезненно шершавая даже с виду, в мелких красных трещинках.
«Доярка», — опытно определил Иван, потому что такие же руки, вечно шелушащиеся, в трещинах, были у его матери, пока она работала.
— Как тебя звать? — спросил он тем голосом, которым разговаривают с детьми.
— Вера, — ответила она и тут же убрала руку, заметив взгляд Ивана. Рук своих она стеснялась.
Скоро Вера запросилась на волю.
— Посиди еще, — попросил Иван. — Там же холодно.
— А здесь душно и тряско. Я лучше оттуда посмотрю, — сказала она, легко соскакивая с гусеницы. — Да и все равно уже надо идти.
— Ты еще придешь?
Вера неопределенно пожала плечами:
— Не знаю…
Высунувшись из кабины, Иван смотрел, как легко, невесомо, кажется, даже не касаясь ногами стерни, бежала Вера по проселочной дороге, и снова удивился Иван и затревожился непонятно отчего.
Через день Вера пришла опять, и они в сумерках бродили по березовому островку. С этого все и началось. Вера уже приходила часто, а когда ее не было, Ивану казалось, что на поле мертво и пустынно без рыжих Вериных волос и зеленых глаз.