С первого мгновения он меня убедил, что хочет мне помочь Он был проницательным, как черт, и я знала, что возможно, не смогу произвести на него впечатление, даже если постараюсь. Но в то же время меня не покидало ощущение, что он на моей стороне, и это меня подбадривало. Пока мы разговаривали, к нам присоединилась весьма достойная леди по имени миссис Монтгомери. Когда он представил нас друг другу, она села рядом с мистером Гаррисоном, но в основном она просто слушала нашу беседу и не делала никаких комментариев.
На столе мистера Гаррисона лежит огромная анкета поступающего на работу, которую я заполнила несколькими днями раньше. Анкета содержала, по крайней мере, десять тысяч вопросов, начиная с моих размеров (бюст, талия, бедра, размер ноги, головы, рост, вес) до нынешнего семейного положения, расположения отсутствующего зуба, видимых шрамов, посещения школ, ученой степени, если есть, трудовой книжки, а также вопроса, обсуждали ли вы с родителями эту анкету, и т. д. и т. п. Анкеты — длинные, как свиток, кажется, встречаются повсеместно в наши дни; даже если вы поступаете на работу дворником, вы должны рассказать историю своей жизни и пройти психиатрическую экспертизу и сказать, что вам напоминает клякса; и если это не попахивает русской газетой «Известия», то я тогда вообще ничего не понимаю. Но в анкете был один бесценный пункт, который сразил меня намертво: «Кратко изложите, как вы проводите свободное время». Когда я добралась до этого пункта, я поняла — все, конец света, это же прямо из «Капитала» Карла Маркса, и сначала носилась с идеей дать по-настоящему живой ответ вроде: «О том, как я провожу свое свободное время, по-видимому, нельзя рассказать коротко», или «Это касается только меня и моего Создателя», или «Я всегда открыта для интересных предложений». В конце концов, я подумала: да черт с ними, и написала: «Читаю и плаваю». Глупо, но надежно. Никакой бюрократ не сможет придраться.
Мистер Гаррисон начал читать мою анкету выборочно, и я не могла угадать, куда упадет его взгляд. Он не спешил, был даже дружески настроен и даже иногда глуповат.
— Вы ничем серьезно не болели, мисс Томпсон?
— Нет, сэр.
— Вы единственный ребенок? У вас нет ни сестер, ни братьев?
— Точно так, сэр.
— Как я понимаю, вы учились в колледже всего один год. Почему только год? Учиться было слишком трудно для вас?
— О нет. Я просто ушла.
— Не можете ли вы назвать причины ухода?
— Мне ужасно надоело. Я захотела вернуться в мир.
— Путешествовать?
— Заняться чем-нибудь. Просто выбраться и работать.
— Но вы умудрились немного попутешествовать. Я вижу, что вы были в Канаде, Мексике, Англии, Франции, Италии. Вы смогли посетить эти страны после того, как оставили колледж?
— Нет, сэр. До того. Во время каникул.
— Вы ездили одна? Или с вашей семьей? Или с друзьями?
— Я ездила в Мексику одна. Мой отец брал меня во все остальные места. Ему приходилось много ездить.
Мистер Гаррисон смотрел несколько секунд в анкету.
— Вы не написали, чем занимается ваш отец. Конечно, вы не обязаны делать это, если вы так считаете. Это не так важно — только для нашего отчета.
— Мой отец умер, сэр. Вот почему я не ответила на этот вопрос.
— О, простите.
— Его занятием было писать книги о путешествиях. Вот почему я смогла столько путешествовать. Он иногда брал меня с собой.
— Книги о путешествиях? — спросил мистер Гарри сон. — Хм, его, случайно, зовут не Грег Томпсон?
— Да.
Мистер Гаррисон обрадовался. Он повернулся к миссис Монтгомери:
— Вы читали что-нибудь из книг Грега Томпсона? У нее был тихий культурный голос.
— Конечно. Я нахожу многие из них довольно увлекательными.
— Я тоже, — сказал мистер Гаррисон. — Абсолютно первоклассные. У него был настоящий дар.
Я чуть не расплакалась.
Мистер Гаррисон сменил тему:
— Вы говорите по-французски, итальянски и испански. Свободно?
— Достаточно свободно.
— Достаточно, чтобы вести беседу?
— О, да. Если, конечно, затрагиваются не слишком специальные вопросы.
— Как вы сумели выучить так много языков, если закончили всего один курс колледжа?
Я сказала:
— Я ничего не могу с собой поделать. Я просто помешана на языках. Мне даже кажется, что я их собираю.
— Вы их собирали, когда ездили со своим отцом?
— Да, сэр. В основном.
— Понятно. Вы, наверное, много читаете?
— Да, сэр. Я читаю много. Я обычно читаю все время.
— Книжный червь, а? — Меня рассмешило, как он это сказал. Он продолжал: — Я вижу, что вы написали, что чтение — это одно из занятий в свободное время. Еще вы плаваете. А плаваете вы тоже много?
— Так много, как могу. Я люблю плавание.
— Вы имеете в виду бултыхание в бассейне, приятное провождение времени с друзьями?
Я возразила:
— О нет. Это ужасно. Я имела в виду настоящее плавание.
— Я не пойму вас, — сказал он. — Настоящее плавание?
— Заплывы на дальние дистанции, — сказала я.
— Только не говорите, что вы одна из тех девушек, которые переплывают Ла-Манш.
Я опять засмеялась:
— Не совсем так. Но в Канаде у нас был домик на озере; когда был жив отец, и я обычно переплывала озеро туда и обратно каждое утро. Это всего около трех с половиной миль.
— Вы делали это одна?
— В основном. В этом удовольствие плавания. Можно побыть одной.
Впервые его голос стал мрачным:
— Мисс Томпсон, вам не придется слишком часто оставаться одной на большом самолете.
О, Господи, подумала я, сама себе соорудила запад-то. Я говорила все неправильно. Этот пункт анкеты, над которым так много потрудилась и на который я так небрежно ответила, обернулся против меня и выбил из седла. Потому что каких девушек подыскивают для полетов в международной компании? Очевидно, девушек здоровых, счастливых, улыбающихся, общительных. А какой я себя показала? Мрачным интровертом, сосредоточенным на себе. Девушкой такого сорта, которые всегда забиваются в темный угол, чтобы читать какую-нибудь несчастную книжонку. Такой девушкой, которые часами бултыхаются в озере, чтобы уйти от самих себя.
Он никак не показал, что заметил мой панику. Он продолжал непринужденно говорить о других вещах. Например, об оплате. Он объяснил, что девушки принимаются условно, на четырехнедельный период подготовки — и даже это могло закончиться в любое время, — и только после этой подготовки с ними заключают контракт. Во время обучения они получают сорок пять долларов в неделю, из них удерживают пятнадцать долларов квартплаты плюс стоимость формы, социальное страхование и т. д. Согласна ли я на все это?
— Да, — сказала я.
— Я также должен вас предупредить, — сказал он, — что у нас очень высокие требования во время учебы. Намного более жесткие, чем в колледже. Та девушка, которая получает меньше девяноста процентов среднего балла, отправляется домой.
— О, — сказала я. — Девяносто процентов!
Он откинулся в кресле и сказал:
— Мисс Томпсон, мне бы хотелось обговорить пару вопросов. Первое: меня удовлетворяет ваша подготовка, особенно знание языков. Но должно пройти некоторое время, прежде чем вы сможете летать на наших международных линиях, — у нас общее для всех правило: девушки не летают на международных, пока не отлетают два года на внутренних. В то же время у нас предусмотрено что-то вроде сокращения этого срока для девушек высокой квалификации. Вы понимаете?
— Да, сэр.
— Следующее, — продолжал он. — Когда мы нанимаем девушку, мы не ставим никаких условий относительно того, сколько времени она будет работать с нами. Мы понимаем, что любая девушка может найти другое занятие, более привлекательное, — например, выйти замуж и обзавестись семьей. — Он сложил руки и помолчал. — Именно поэтому, мисс Томпсон, мы, естественно, хотели бы иметь некоторую уверенность в том, что мы не потеряем вас через неделю-другую после окончания подготовки. Что вы скажете? Считаете ли вы полеты своего рода промежутком между другими занятиями? Или вы хотите сделать карьеру в этом?
— Я сказала:
— Мистер Гаррисон, я люблю летать. Если компания примет меня, я бы хотела летать годы, годы и годы, пока вы не вывезете меня к самолету в кресле на колесиках.