Дальше прошла мимо Петроградской гостиницы, где Миша любил останавливаться, когда приезжал из Севастополя. И только стала спускаться по Военному спуску, вижу в первой шеренге моряков, идущих навстречу, Михаила. Я остолбенела, не верю своим глазам. Ну, конечно, он! В своей неизменной желтой кожаной куртке. Улыбается. Но какой исхудавший, измученный. У меня сердце сжалось от жалости, боли и радости. Ведь вернулся в родной город живой…»
И Михаил Никифорович был несказанно рад встрече с самыми близкими, дорогими ему людьми. Не знал, не ведал он, что встреча эта окажется короткой, что проводит он последние дни со своими родными, что ждет их неотвратимая беда.
Белогвардейцам удалось осуществить втайне разработанный план «операции в северозападном районе Черного моря». При поддержке кораблей интервентов и с помощью подпольной офицерской дружины, орудовавшей в Одессе (ее главари, прикинувшись лояльными по отношению к Советской власти, работали в советских учреждениях), деникин-цы высадили с двух сторон морской десант и 11 августа 1919 года захватили Одессу. Через два дня в «Одесском листке» появилось сообщение: «…благодаря поднятому восстанию в момент наступления удалось захватить почти всех советских деятелей… Попытки некоторых комиссаров уйти на шхунах не удались… Многие из задержанных уже расстреляны…»
Среди этих расстрелянных оказался и первый русский летчик. О последних минутах его жизни поведал в своих публикациях воспитанник Качинской авиашколы Виктор Георгиевич Соколов, который хорошо знал М. Н. Ефимова и глубоко его уважал: «…как-то рано утром в Одесский порт ворвался вражеский миноносец под командованием капитана второго ранга Кисловского. Под прикрытием пушек белогвардейцы заняли часть города и начали производить аресты. Был задержан и Ефимов. Он был опознан кем-то из судовой команды. Кисловский приговорил бесстрашного летчика к расстрелу. Михаила Никифоровича связали, посадили в шлюпку и вывезли в море. Ефимов ничем не выдавал своего волнения. В дороге над ним глумились: дескать, пустили в авиационной школе офицеры в свою среду слесаря, а он их всех предал. На это Михаил Никифорович заявил своим палачам:
- Я знаю, что меня ждет, но я спокойно умру за народное дело!
В ответ офицер, командовавший шлюпкой, вдруг заявил, что он дает ему шанс на спасение, и предложил Ефимову добраться вплавь до дальнего берега. При этом обещал, что в него стрелять не будут. Михаил Никифорович согласился.
Его развязали, и он нырнул в воду. Но, как только голова Ефимова показалась из воды, поручик Приселков схватил винтовку и выстрелил.
Так погиб первый русский летчик».
Об обстоятельствах его гибели Виктору Георгиевичу сообщил родственник, командовавший лодкой, в которой Михаила Ефимова повезли убивать. «Фамилии его не называю, - писал в письме одному из авторов этой книги Соколов незадолго до своей смерти, - так как дал ему слово не упоминать об его участии в этом грязном деле. Мой зять из моих рассказов об авиации знал, что я был близок с Михаилом Никифоровичем, поэтому он и решил дать ему шанс на спасение. В то же время нужно это было устроить так, чтобы иметь возможность как-то оправдаться перед Кисловским, с которым шутить было нельзя. А тут он мог сказать: «Был уверен, что Ефимов не доплывет, а рук марать не хотел: все же он первый русский летчик». Когда Приселков застрелил Михаила Никифоровича, взбешенный командир лодки набросился на него с кулаками и, не впутайся в это дело другие офицеры, Приселкову пришлось бы плохо».
Смерть Михаила тяжело подействовала на Тимофея Ефимова. Подавленный утратой самого близкого ему человека, он замкнулся в своем горе, не желая ни с кем его делить, не ища ни у кого сочувствия. Не очень общительный от природы, Тимофей совсем стал нелюдимым. Заболевшую и истощенную от недоедания жену отправил к тетке в деревню перебыть это тяжелое время. Сам остался наедине со своими переживаниями, потеряв интерес и волю к жизни.
Ему захотелось пройтись по местам детских игр, юношеских забав и спортивных увлечений, поглядеть с высокой кручи на родное Черное море, скрывшее в своих глубинах тело любимого брата.
Тимофей давно не был в центре города. Он почти не выходил из дому. Боялся быть узнанным кем-то из белогвардейцев. Ведь на афишных тумбах висели объявления, вернее приказ, всем летчикам и авиационным специалистам явиться на регистрацию. Теперь же ему все стало безразлично.