Мановением руки Бог раздвинул столб света, и огромная картина в огненной раме стала доступна всем. От неё невозможно было отвести взгляд, она ужасала и притягивала. Столько величия заключалось в этом угасании эфира, столько безмерного покоя и равнодушия к жизни. Некоторое время все созерцали в безмолвии, потом раздался голос Сына:
— Разве так всё должно было совершиться, Отец? — с недоумением воскликнул Спаситель.
— Разве я не предупреждал, что всё совершится именно так, мой господин? — не без удовольствия добавил Люцифер, и слова его прозвучали скорее утверждением, чем вопросом.
— Отчего же гибнут все? Разве не обещано было спасение запечатленным? — тихо напомнила Мария.
Все ждали ответа.
И раздался Глас Создателя, и был он непривычно печален. Не гром небесный, не шум всех ветров Вселенной, не рокот всех вод, не рёв огня слышался в нём, но все слёзы Земли, которая вновь должна была стать безвидна и пуста, как в самом начале своего рождения.
И совершалось это не волей Господа, но по вине человека.
— Ничего не осталось, — изрёк Предвечный. — Созданное мной погибло много раньше. Нет больше гор, морей, плодородных равнин, лесов, пустынь, мне осталось погасить лишь свет луны и солнца. Но и это не устрашит род человеческий, потому что небо ему безразлично. Так пусть же гибнет всё: и сотворенное мной, и созданное людьми. Они предались греху гордыни, позабыли о своих душах, им стал неведом Страх Божий. Невидимую сеть раскинули они над Творением и с помощью этой мерзкой паутины управляют жизнью! Они решились стать подобными мне, превзошли меня! Так пусть же в ничто превратятся их жалкие знания, с помощью которых человек хотел стать равным Богу.
— Отец! — Христос простёр перед собой руку, как бы желая защитить Землю.
— Молчи, не перебивай меня! — Раздался удар грома, белая молния сверкнула в огненном столбе и поразила картину мира, та пошла трещинами, исказилась, брызнула в разные стороны осколками разноцветной мозаики, побледнела и исчезла.
Создатель тяжело опустился на трон, горестно покачал головой и продолжил:
— Я свершил это в великом гневе на людей, но теперь вижу, что вина за всё лежит на мне одном. Созданный по моему образу и подобию смертный не смог довольствоваться участью раба, он пожелал власти над Миром и достиг её. То, что было началом, стало концом, круг замкнулся. — Он помедлил, а потом добавил, как бы размышляя вслух:
— Но остались ещё смертные…Теперь, когда всё кончено, надо решить, что делать с ними.
— Дай им надежду! — сказал Иисус.
— Ты просишь за них, Сын мой, рожденный на Земле, но они давно позабыли о чуде твоего рождения. И жертва твоя оказалась напрасной. Суди сам, стоят ли они сострадания и любви? Стоят ли дара Надежды?
Ответные слова Иисуса пали меж ними, как тяжелые камни.
— Ты лишил меня права судить, Отец. Не это было обещано, ты нарушил слово, я же стал в глазах людей лжецом. Такой конец пророчества, и правда, не стоит жертвы! Ты говоришь, что ошибся, но ошибся и я, принимая чашу, всецело покорившись твоей воле. Я обещал вернуться при конце мира, но лучше бы мне было сразу остаться с людьми.
— Когда-то я наказал ангелов за то, что они прельстились земной красотой и осквернили себя близостью с людьми, — нахмурился Иегова.
— А потом ты наказал людей за то, что они не захотели поклоняться тебе. Разве может снискать любовь тот, кто беспрестанно судит и наказывает? Ты наказал Адама и Еву всего лишь за одно жалкое яблоко.
— Я наказал их за неповиновение Слову!
— Так накажи теперь меня, отец! Я тоже не хочу больше повиноваться Слову, если ты отказываешься блюсти установленный Завет! — С этими словами Иисус спустился с подножия трона и встал рядом с Люцифером.
Даю вам обоим равную власть
Все ужаснулись отречению Спасителя, пораженные им более, нежели громом небесным и сверканием испепеляющих молний гнева Иеговы.
Будь на месте Спасителя кто-то другой, он не избежал бы немедленной кары, но перед Всевышним стоял Сын Бога, чьё мужество было превыше страха, и Сын не отвел глаз под тяжелым гневным взглядом Отца. Да, он осмелился оспаривать решение Создателя, потому, что слишком дорого заплатил за спасение рода человеческого.
— Мы не станем теперь судить о Предначальном Слове, — пытаясь найти путь к примирению и завершить этот ненужный спор, мягко промолвил Отец. — Я жду теперь слова Большого Совета, и только.