И Бог скрылся в огненном облаке.
Братья
Жемчужные врата приоткрылись, выпустили обоих посланников и затворились наглухо.
— Ну, что? — рассмеялся Люцифер, — ты не ожидал получить такого попутчика? Признаться, это явилось полной неожиданностью и для меня. Но выбирать не приходится…Куда же мы пойдём разыскивать тех, кто помнит о Жертве?
— Туда, где люди надеются увидеть свет Рождественской звезды, где меня ожидают. Ты же слышал, что сказал Отец?
— Ожидают тебя? Но в сочельник мало кто вспоминает о рождении Божественного Младенца. Люди надеются повстречать доброго Санта Клауса с большим мешком подарков — это так, но ждать тебя? Они вряд ли помнят твое земное имя. Прошу прощения, вижу, мои шутки не слишком уместны. Итак, ты можешь указать то место, где о тебе вспоминали в эти дни, Сын Бога?
— Может быть. В канун Рождества и после, ещё сегодня утром я видел свет, огонь зажженной свечи, что стояла на окне. Это было совершено в память обо мне.
— Сомневаюсь, скорее всего лишь обычай, смысл которого утерян. Огонь… божественный огонь… и зажжется огонь, и вся тьма мира не сможет погасить его…огонь веры, пылающий в сердце праведника… огонь преисподней… «И сожжет огнём неугасимым…», а ведь всё это суть есть одно: уничтожая, огонь вместе с тем даёт свет и тепло, он отнимает жизнь и поддерживает жизнь. Язычники тоже поклонялись огню, он даже был их верховным божеством, но что с них взять? Идём.
— Я не пойду с тобой! — отвечал Сын Бога.
— Отчего ты гонишь меня прочь, брат мой? — вдруг совсем иначе, с неизъяснимой тоской спросил Люцифер. — Разве я оскорбил тебя так же, как некогда оскорбил нашего Отца? Разве я пытался помешать тебе в предназначении? Нет, даже тогда, на горе, искушая тебя вопреки воле Отца, я хотел лишь одного: уберечь своего брата от боли и страданий. Здесь мы можем говорить открыто.
— Ты не брат мне! — воскликнул Иисус.
— Разве не один у нас Отец?
— Ты — принадлежал только Небу, знал Предвечного богом войны и гнева. Я был рождён на земле, жил среди людей, смотрел на Бога их глазами! Ты не можешь увидеть то, что видел я. С небесных высей не рассмотреть, — горько рассмеялся Иисус и стукнул кулаком в запертые Врата. — Тем более через стену. Что знаешь ты о людях, Сын Зари, рожденный на Небе и низвергнутый в Ад? Вот сейчас мы стоим тут, можешь ты увидеть то, что у тебя за спиной? Нет, но если ты подойдёшь и встанешь на моё место. Может быть, тогда поймёшь. Как понял я. Пусть Предвечный был твоим отцом так же, как и моим, но насколько я принадлежу Небу, настолько же и Земле. Люди мне братья, а ты погубил их!
— Я отнял у них Рай, выдворил недостойных из Неувядающего Сада — и только. Путь гибели они избрали сами. Не спорю, тебе должно быть видней, — улыбнулся Люцифер. Его всегда забавляли эти наивные притчи для несовершенных.
— Но и ты потерял Сад, при всём своём совершенстве!
— Да, я потерял его! Тебе, безгрешному, неведома радость отмщения! Сладкое разрушительное чувство. Оно подобно огню неугасимому и всепожирающему, — Люцифер захохотал страшно, дико, потом закрыл лицо руками, провёл ладонями по лбу, словно отгоняя видения, привалился спиной к вратам. Закрыл глаза. Печать неизбывного страдания лежала на его высоком благородном челе. — Я возненавидел его не тогда, когда был лишен Сада, а когда он позволил совершиться той несправедливой каре, когда он сделал это с тобой! Ты думаешь, наш Отец поверг алтарь в храме и разодрал завесу, вызвал бурю, пролил на землю потоки дождя в тот страшный час? О, нет! Он удалился, как всегда, как сегодня, он скрывался в своём облаке! Это я! Я сделал!
— Ты?!
— Да… я. Потому что хотел отомстить им за твои страдания. Не из страха, что ты отберёшь у меня власть над Землёй. Это неправда. Но как он мог? Ведь ты не знал, на что шел, не ведал, что такое боль. А я знал… Знал!
Я был низвергнут гораздо раньше и скован цепями огненными. И боль терзала меня, и я проклинал своё бессмертие. Ты не знаешь, когда я хотел разрушить храм и весь их город, Он снова сковал меня. Вот, смотри.
Люцифер отвернул широкие рукава серого одеяния и протянул вперёд руки. От запястий до локтей на них светились огненные полосы. — Эта боль остаётся со мной за то, что я хотел избавить от боли тебя.
— Я не знал, прости, — Иисус осторожно положил ладони на огненные рубцы.
Люцифер вздрогнул от этого прикосновения. Он видел в глазах брата слёзы, но сам плакать не мог, даже если бы и хотел.