— Стой, — сказал Николай, — останови на минуту. Это мой адъютант. Понять не могу, как он тут очутился…
— Товарищ Григорьев, — торопливо сказал адъютант, — вас срочно на телеграф вызывают.
— Неужели поедешь на телеграф? — с огорчением сказал Тентенников. — Ведь мы на митинг опоздаем.
— Что же делать — раз срочно вызывают, нужно сейчас же ехать.
— Я сам на митинг пешком пойду.
— Не чуди, — сказал Николай, — без меня на завод не пропустят, проторчишь в проходной будке. Я постараюсь скорее на телеграфе управиться…
Как ни хотелось Николаю поскорей освободиться на телеграфе, но задержался он надолго.
Тентенников сокрушенно сказал:
— Может, и ехать не стоит, раз мы опоздали?
— Все равно поедем, — ответил Николай, и видно было, что его тоже огорчает непредвиденная задержка.
Теперь дорогой уже никто не говорил, и Быков непрерывно надавливал грушу гудка. Быстро мчался автомобиль по пыльным царицынским улицам мимо низких домиков окраин с их подслеповатыми тусклыми окнами.
— Вот и приехали, — сказал наконец Григорьев. — Здесь за поворотом въезд в заводской двор…
Едва успел Николай выйти из машины, как мимо него с лихим присвистом промчалась упряжка с орудием. Ворота были закрыты, и взмыленные кони остановились неподалеку.
— Откуда гоните коней? — спросил Николай, обращаясь к ездовому — здоровенному парню в выцветшей гимнастерке.
— Дело спешное, товарищ комиссар.
— С фронта?
— С самого переднего края.
— Орудие разбили?
— Снарядом малость повредили. Да малость эта — самая нужная: без неё орудие отказывается действовать. Вот починим сейчас — и обратно в полк.
— А где же пристреливать хотите?
— Ну, насчет пристрелки дело простое, — весело отозвался боец, прищуривая левый глаз и хитро поглядывая на Николая, — пристреливать сразу по белякам будем…
В эту минуту ворота открыли, и упряжка с орудием въехала в заводской двор.
— Видели, как живет город-фронт? — спросил Николай, обращаясь к летчикам. — Быстро у них дела делаются, без задержки. Через несколько часов орудие снова начнет бить по врагу.
Автомобиль въехал вслед за конной упряжкой.
— Гляди-ка, митинг уже кончился, — вздохнул Тентенников, — так я и знал, что из-за телеграфа мы опоздаем…
Возле каменного приземистого здания тесным кругом стояли рабочие, ненадолго покинувшие свои цехи, лица их были в копоти и дыме, темные куртки лоснились от машинного масла. Тентенников никак не мог пробиться вперед. Зато вот уж где ему пригодился его высокий рост! Он увидел автомобиль, на подножке которого стоял человек в кожаной куртке. Голова его была обнажена, взгляд карих глаз был внимателен, но под усами, казалось, пряталась усмешка, делавшая его лицо очень моложавым. Человек в кожаной куртке беседовал с рабочими, тесно обступившими его, и Тентенников, обернувшись к Николаю, спросил громким шепотом:
— Кто это?
— Сталин! — ответил Николай, и Тентенников уже не в силах был оторвать глаза от автомобиля и от стоявшего на его подножке человека.
Он напряженно прислушивался к разговору Сталина с рабочими, но, стоя так далеко, не мог разобрать, о чем шла беседа. Вдруг Сталин улыбнулся, громко засмеялись стоявшие возле него люди, и, провожаемый ими, он пошел к заводским воротам.
Не доходя до ворот, Сталин увидел Григорьева и подозвал его. Григорьев подошел к Сталину, протянул ему пачку бумаг, перевязанную шпагатом. Летчики стояли в сторонке.
Тентенников заметил, что Николай оглянулся, словно искал кого-то…
— Не нас ли ищет? — спросил Быков.
— Кто знает, — неопределенно сказал Тентенников. — Только едва ли: у Николая и без нас теперь дела много…
Николай увидел, наконец, летчиков и помахал им рукой. Оба бегом бросились к нему.
— Куда вы запропастились? — спросил Николай.
Летчики молчали.
— Я о вас с товарищем Сталиным говорил…
Сталин внимательно посмотрел на них, надел кожаную фуражку с красноармейской звездой и протянул обоим руку — сперва Тентенникову, потом Быкову.
— Хорошо, что так быстро прибыли в Царицын, — негромко сказал Сталин. — Нам опытные летчики нужны, а товарищ Григорьев вас хвалил.
— Опыт у нас, действительно, не маленький, — сказал Быков, — но самолеты не так уж хороши. Хоть мы и на них беляков били. А ведь у них машины лучше наших. Недаром мы радовались, когда удавалось на трофейных аэропланах летать…
— Настанет время, и у нас будут хорошие самолеты. А сейчас ничего не поделаешь, приходится воевать на тех машинах, какие есть.