— Они оба — люди в авиации известные, — сказал Николай. — Первые русские летчики. Быкова я еще с девятьсот пятого года знаю.
— Если будет нужно — приходите ко мне без стеснения, всем, чем можно, вам помогу, — сказал Сталин, прощаясь.
Он сел в автомобиль, а летчики долго еще стояли у заводских ворот, следя за быстро удалявшейся машиной.
— Вот видите, — сказал Николай, — хоть и опоздали на митинг, а поговорить со Сталиным удалось…
— Теперь у меня только одна мысль, — сказал Тентенников: — сразу же — в небо и сбить беляка, чтобы можно было товарищу Сталину доложить: летчики свое слово держать умеют…
— Полетите тогда, когда получите приказ, — сказал Николай и, помолчав, добавил: — а вообще сегодняшней встрече можете радоваться: память о таком дне останется на всю жизнь. Товарищ Сталин летчиков любит, о них заботится, в любое время дня и ночи готов принять и выслушать авиатора, вернувшегося с оперативного задания. Здесь — центр авиации южного фронта, и дорог нам каждый человек, умеющий драться в небе.
Молодо блестели глаза Тентенникова, и, низко на лоб надвинув козырек фуражки, он громко сказал:
— Хорошо вы говорите, Николай Алексеевич! Мне особенно чувствительны ваши слова. Ведь для летчика нет ничего на свете выше сознания, что он кому-то нужен, что помнят и думают о нем… В старое время не было у нас этого чувства…
Вернувшись в город, поехали в штаб Северокавказского фронта, и Николай, оставив летчиков в автомобиле, пошел к Ворошилову — доложить последние известия с фронта.
Ждать пришлось долго, и Тентенников успел выкурить не одну трубку.
— И ваши дела обсудили, — сказал Николай. — Вы будете действовать в составе нового авиационного отряда, которому придадут еще два прибывших самолета. Командиром отряда назначается Тентенников.
Тентенников изумленно поглядел на Николая, пожал плечами и испуганно сказал:
— Что ты? Разве можно? Почему же не Быков? Он толковее меня, и опыт у него солидный, и летчики будут его больше уважать, чем меня…
— Ему дано другое назначение: уж больше года, как он в партии, и товарищ Ворошилов утвердил представление о назначении Быкова комиссаром отряда. В самом деле, гораздо хуже, если комиссаром в летной части становится человек, плохо знающий авиацию. А комиссар Быков сможет учить летчиков не только словами, но и собственным примером в бою. — Он вынул из кармана френча большие часы и поглядел на них, прищурясь. — Время… Вы, значит, поезжайте на пристань, узнайте, когда прибывает баржа с самолетами, и можете отправляться домой. А завтра утром ко мне, — дам точные указания, что делать дальше. Стало быть, до утра вы свободны. Машину мою можете взять, она теперь будет прикреплена к вашему отряду, а я возьму автомобиль своего заместителя.
Уже смеркалось, когда летчики поехали по адресу, указанному Леной.
— Наконец-то, — сказала Лена, — а мы уже вас заждались. И, главное, я беспокоилась, что вы голодны оба. Ванюшка у соседей рыбу купил, замечательную мы уху сварили…
Было как-то странно после всех событий дня снова вернуться к обычным бытовым мелочам, и летчики не сразу смогли начать разговор, — ведь и дорогой они молчали, только Быков сказал, когда ходили по пристани, отыскивая представителя пароходства:
— Сегодня мы с тобой, Кузьма, пережили самый большой день в нашей жизни: видели Сталина и говорили с ним. Видишь, как наша жизнь повернулась: значит, правильный путь мы выбрали с тобой смолоду, если смогли дойти до этого города, где сейчас решаются судьбы истории…
— Что вы такие неразговорчивые? — спросила Лена.
Вышла в садик тетка Лены, Евгения Петровна, в темном платье с пышно взбитыми рукавами, — она мало изменилась за восемь лет, даже седых прядей не прибавилось в её гладко причесанных волосах.
— Вот и снова увиделись, — смущенно сказал Быков.
— Я уже знаю, — с обычной своей восторженностью сказала Евгения Петровна, — и очень рада; ведь Леночка с вами счастлива, а это главное.
Она посетовала на летящее быстро время, повздыхала, внимательно оглядела Быкова и его широкоплечего приятеля, и сразу же вернулась в дом — заправлять салат к обеду.
Неугомонный Тентенников был молчалив, и Лена тревожно спросила его:
— Ты почему так тих сегодня?
— Думаю, — ответил Тентенников, глядя строгими спокойными глазами на жену друга. — И радуюсь: ведь не на долю каждого выпадает такое счастье, какое досталось нам. Мы теперь будем воевать на самом главном фронте Советской России.