— Скоро будем встречать, — обрадовался Быков.
— Я давно хотел вам сделать одно признание, — перебил Тентенников, — да почему-то стеснялся. А теперь вот, наконец, решился.
— Тайна какая-нибудь? — улыбнувшись, спросил Быков.
— Конечно, тайна… Если б не тайна, я бы эту историю давным-давно рассказал бы тебе. Но как раз недавно получил я письмо из Свердловска, — и теперь моя история пеплом посыпана, тайны больше нет.
— О ком же ты сегодня расскажешь? Прежде у тебя от Быкова тайн не бывало. Да и в твоем ли характере скрытность?
— Мою тайну мы с Леной от тебя скрывали.
— Неужели о Кубариной ты хочешь рассказать?
— Она самая! — торжественно провозгласил Тентенников. — Дело много лет назад началось…
— Что же, я слушаю…
— А я начинаю рассказ. Итак, в двадцать первом году, когда война кончилась и мы окончательно переехали в Москву, я начал почему-то снова думать о Кубариной… В ту пору в наших газетах появлялись объявления людей, разыскивающих своих родственников. Все, кому довелось разбрестись за годы гражданской войны, взывали к потерянным отцам, сыновьям и братьям: откликнитесь, отзовитесь! Однажды и я дал объявление в газете. О том, что, дескать, прошу бывшую свою жену Кубарину откликнуться и написать мне до востребования в Москву, на Главный почтамт. И представь себе, наконец настал вечер, когда я получил письмо из большого уральского города. История её оказалась очень простой. После того как она по ошибке села не в тот поезд и поехала в другом направлении — тогда, в восемнадцатом, отбившись от отряда, — и начались её несчастья. Письма её, конечно, ко мне не доходили. Она долго ждала, а потом вышла замуж за какого-то бухгалтера в Миассе. И живет с той поры счастливо, родила сына.
— Печальная история! — тихо промолвила Лена. — Меня Кузьма в курсе своей переписки держал, но тебе почему-то просил не говорить. Я и берегла его тайну.
— Ты у меня скрытница… Но зато как Кузьма не проговорился, понять не могу…
— С той поры и завязалась у меня с ней переписка, — печально продолжал Тентенников. — А в двадцать седьмом году поехал я в отпуск на Урал, будто нечаянно попал в Миасс, остановился в доме для приезжающих и встретился с нею. Её совсем не узнать. Вот Лена у нас никак не изменилась за двадцать лет, такая же, как и была, — ни худая, ни толстая, а моя Кубарина расплылась, ноги отекать стали — и одышка: ста шагов не пройдет в один прием. Погрустили мы с ней, поплакали. И решили оба: не судьба. Как я её нашел случайно, так и потерял ненароком…
— И больше с ней не виделся?
— Нет, с тех пор я еще два раза на Урал ездил. И вот две недели назад получил письмо от её приятельницы: умерла моя голубка. От водянки скончалась. И завещала она мне карточку фотографическую, снятую, когда мы познакомились впервые. На карточке она тоненькая, молодая, с озорными глазами.
— Обычная история нашей жизни, — после долгого молчания сказал Быков. — Мы ведь спокойно не жили, для наших погодков ни минуты легкой жизни не было. Потому никто больше нас и не знает цены любви и дружбы… И все-таки как бы мне хотелось еще раз пережить жизнь сначала, — богата она была большими делами, и много довелось нам свершить и увидеть.
Они помолчали. Голос диктора снова ворвался в мглистую прохладу осенних улиц. Отряд Толубеева давно уже пересек Каму. Лена зябко куталась в пуховый платок. Тентенников дремал.
— Что же, поспать надо, — сказал Быков. — Ведь скоро нам уж надобно на аэродром. Ты где постелила Кузьме? — спросил он у Лены.
— В Ваниной комнате.
Тентенников поцеловал руку Лене, похлопал по плечу Быкова и пошел в ванную комнату — принять душ перед сном.
— Соскучилась без меня? — спросил Быков, когда они остались одни.
— Ужасно, — ответила Лена. — Когда от тебя не было писем, я прямо места себе не находила. Если бы Кузьма не жил здесь, я бы, пожалуй, с ума сошла от грусти.
— Прежде мы так часто расставались, и спокойно обходилось. А теперь разбаловались, пожалуй.
— Время идет, старость выросла перед нами нежданно, как гора в пути.
— А я хорошо отдохнул: спал в лесу, постреливал со скуки, ни газет не читал, ни книжек, только жил, дышал хвоей, плавал, спал. Это, знаешь, лучше курорта.
— В будущем году и я с тобой поеду.
— Обязательно. А меня очень взбаламутил нежданный сегодняшний посетитель, и снова проплыло все перед глазами, как в былые годы. Словно с палубы парохода смотришь на уходящие назад берега. И Кузьму так жалко стало после сегодняшних рассказов.
— Стареет он…
— Да и мы с тобой не молодеем. А почему нам прошлое так часто о себе напоминает? Да потому, что мы… Как бы проще сказать? Тридцать лет назад несколько десятков молодых русских взялись за руль и сели на самолет — пошли по дороге Ивана Голубева, — помнишь, я рассказывал тебе о нем, он был механиком у Можайского и поднял в небо самый первый в истории самолет… С тех пор, какие коловращения ни ожидали нас в жизни, мы верны остались своей первой любви. И жизнь нашего круга связана воедино навеки… Только теперь нас уже не несколько десятков, а много, много тысяч…