— То-то же… Дела на самом деле серьезные. С завтрашнего утра приказано начинать испытания новой машины. И теперь так уж день изо дня и пойдет. Без передышки…
— Мне не привыкать стать…
— Знаю… Только выспаться надо перед работой, а тебя, поди, с пешего хождения разморило…
— Нет, что же… Мы с одним молодым человеком много разговаривали дорогой, время незаметно прошло.
Тентенникову показали комнату, в которой он будет жить с Быковым. Это была просторная комната с лепным потолком, заставленная добротной дубовой мебелью. Кровати были большие, двуспальные, с отличными пружинными матрацами.
— Для меня слишком жирно на таких спать, — капризно вытянув толстые губы, сказал Тентенников. — Я ведь привык попросту, на соломенном тюфячке.
— Плоть истязаешь? — насмешливо спросил Быков.
— Нет, зачем же истязать… Просто привычка… Ты ведь знаешь, как дома я сплю…
— Здесь уже неудобно людей беспокоить. Неужто на пружинном матраце не заснешь?
— Конечно, не засну.
И Тентенников не успокоился до тех пор, пока не принесли ему мешок, набитый соломой.
— Вот теперь хорошо спать буду, — весело проговорил он, снимая пружинный матрац.
— С дороги всегда хорошо спится…
— А я сегодня по душам поговорил с очень хорошим пареньком, — сказал Тентенников.
Он рассказал о своей встрече с Уленковым и о сегодняшнем цирковом представлении.
— Уленкова хвалят. Говорят, способнейший летчик. С редким чутьем машины… Такие не каждый день рождаются, — сказал Быков.
За стеной слышались голоса споривших людей, но громкий разговор не помешал Быкову и Тентенникову заснуть.
А Свияженинов и Иван Быков вспоминали в эту ночь годы жизни в Москве. Рождение каждого свияжениновского самолета начиналось обыкновенно с их совместных бесед, с длинных и утомительных полночных споров, с перелистывания толстых кип советских и иностранных технических журналов, Свияженинов был неутомим. Он мог иногда по три-четыре дня не спать, сидеть в своем кабинете «на верхотуре», в пятом этаже нового дома, и курить, безостановочно курить, прикуривая папиросу от папиросы. И каждый посетитель, приходивший в его большую комнату, заставленную шкафами, моделями и чертежными столами, невольно начинал кашлять от табачного дыма.
Летом после нескольких дней напряженной работы Свияженинов любил «освежиться». Тогда он открывал настежь окна, и оба приятеля уходили из прокуренной комнаты. Они то уезжали за город купаться в Москве-реке, то просто садились в троллейбус и отправлялись на Сельскохозяйственную выставку. Целые дни проводили они в выставочных павильонах, пили чай, ели плов в узбекской чайхане, бродили по широким дорожкам. На день, на два Свияженинов, по любимому выражению своему, совершенно «выключался» из работы. Беседовали о чем придется, спорили о пустяках, но о самолете, над которым так напряженно работал Свияженинов, не вспоминали ни разу. И вдруг Свияженинов снова говорил Быкову:
— А все-таки хочется подымить немного… Папиросы на прошлой неделе прислали замечательные — из лучшего сухумского табака. Поедем ко мне.
Они снова возвращались на пятый этаж свияжениновского «верхотура», и опять конструктор усаживался за свой рабочий стол.
Жена Свияженинова была доцентом в далеком провинциальном университете и гостила у мужа по два-три месяца в году. Это была уже немолодая женщина в пенсне, с гладко зачесанными на пробор темными волосами. Она ничем не походила на Свияженинова, — он был порывист, резок в суждениях, нетерпелив и, если ему что-нибудь не удавалось, становился страшным брюзгой. У Ксении Федоровны все было размерено, точно распределено, ничем, казалось, нельзя было её огорчить и вывести из равновесия. И хотя специальность её не имела никакого отношения к конструкторскому делу, Свияженинов любил советоваться с женой. Он ценил её сильный, спокойный ум и неторопливую логику суждений. Нынешним летом Свияженинова впервые не приехала на побывку к мужу: послали её с экспедицией в какой-то горный район, и в отпуск она собиралась только зимой. Свияженинов загрустил. Так, пока она дома, в Москве, сидит за письменным столом и листает толстые фолианты, он её целыми днями и не замечает, а вот теперь, когда пуста её комната и пылятся книги на полках, очень одиноко стало в свияжениновской квартире. А тут еще новый удар: Ваню Быкова перевели из Москвы на дальний аэродром, в Запсковье. Свияженинов ездил в наркомат, хлопотал, спорил, убеждал, доказывал и все-таки добился немногого: в последний раз было ему разрешено испытать новую модель с майором Иваном Быковым, а в дальнейшем придется работать с новым испытателем…