— Ладно, и так сойдет. Сообщаю насчет твоего даганна. Уехал вчера утром под Алахэллу. У них там намечается какая-то заварушка, со дня на день.
Уехал! — схватилась за дверную ручку Айями. В голове зашумело, в висках застучало.
— Офицерам с передовой дали увольнительную на двое суток, вот они сюда и подались. Так что неизвестно, вернется ли он в город. Может, вообще, не приедет. Убьют под столицей.
Не вернется… Убьют… — звучали слова Оламирь эхом в ушах. Не за даганна разволновалась Айями, а за себя. В эти мгновения её надежда разбилась вдребезги как стекло. В мелкую крошку. В пыль.
— Если объявится, дам знать. Хотя на твоем месте я бы не рассчитывала. Подцепи другого. Приходи в клуб, ты ж теперь наученная. Зато в следующий раз будешь умнее.
Да, умнее, хладнокровнее, циничнее.
Айями плелась домой в каком-то полубреду. Хорошо, что не заплутала. Спасибо ногам, приведшим к родному подъезду.
Он уехал. И не замолвил за неё словечко. И неизвестно, вернется ли в городок. А даганской подачки хватит на неделю. И что потом? Снова одеться понаряднее, накрасить ресницы и губы и отправиться в клуб, где предложить себя другому офицеру?
К горлу подступила тошнота.
Что делать? А может, сдаться и поклониться в ноги Хикаяси?
Во всяком случае, сейчас нужно вернуться домой с улыбкой на лице и в хорошем настроении. Чтобы не встревожить Эммалиэ и не испугать Люнечку. А через неделю что-нибудь придумаем. Неделя — это много. Целая вечность.
10
Неделя пронеслась стремглав, насытив дни событиями.
Женщина из крайнего подъезда, скооперировавшись со знакомыми, собрала чемодан и вместе с пятнадцатилетним сыном исчезла из города. Своего мальчика — тощего сутулого подростка — она не отпустила на восстановление железной дороги, хотя соседки не раз говорили: пусть на побегушках у даганнов — там подай, сюда принеси — зато от голода не помрёт.
— Он скрипач, занимал призовые места на конкурсах, — поясняла мать. — Цвет нации, будущее нашей культуры! Ему нужно пальцы беречь, а не шпалы таскать.
О невероятном бегстве поведала взволнованная Эммалиэ, наслушавшись сплетен во дворе.
Жители воспряли духом. Значит, можно обойти законы, установленные захватчиками. Значит, можно добраться до Риволии и без разрешений миграционной службы. Врут, что опасно. Вот слабая женщина решилась бежать из города и наверняка добралась до союзной границы, а мы чем хуже? Соберем манатки и под покровом ночи двинемся на восток.
А через два дня даганский солдат прикатил во двор чемодан на колесиках и поставил у подъездной двери. По месту жительства.
Смешно спрашивать у чужака, куда делись хозяйка с сыном. Знать, убежали недалеко и Риволию только в мечтах и видели. Кто остановил беглецов: бродяги или даганны?
Соседи словно языки проглотили. Проходили мимо и косились на чемодан. Он простоял весь день у подъезда, а на следующее утро исчез. Хозяев уж и в живых нет, а кто-то ушлый не погнушался шмотьем, которое можно продать.
Каждый день Айями ходила на рынок. От встречных горожан отводила взгляд — боялась прочитать в их глазах презрение и осуждение своему поступку. Но никто не тыкал пальцем и не высказывал неодобрение распутством с оккупантами. Быть может, потому что от доброго расположения даганнов зависели многие из жителей. И потому что беспросветность стерла границы морали и чести.
Однажды, возвращаясь домой, Айями услышала брошенное в спину: "даганская шлюха". Обернулась — на лавочке под яблоней Ниналини с подружками делают вид, будто считают ворон на дереве. Среди сплетниц затесалась соседка, что уж дважды просила поварешку каши в долг и получала. Посмотрела Айями так, что женщина поняла — за подачкой можно не приходить.
С тех пор Айями держалась подальше от окон, запомнив слова Оламирь.
В больницу Айями заглянула на четвертый день. По доброй воле ни за что не пришла бы под суровые очи Зоимэль. А решилась, потому что хоть саднящее ощущение и прошло, но низ живота тянуло.
Сразу попасть на прием не удалось — по утрам Зоимэль лечила пациентов в тюрьме при ратуше. Айями повторила попытку после обеда, и опять пришлось ждать около кабинета. Она уселась на один из шатких стульев как школьница, сложив руки на коленях и опустив взор. Путь до больницы стал нелегким. Казалось, каждый встречный догадался о цели визита к врачевательнице.
Через некоторое время из кабинета вышел даганский солдат с рукой на перевязи. У чужаков приоритет: к врачу — без очереди.