Неотвязное ощущение, от которого Айями отвыкла и почти не помнила. Четыре года назад она не успела толком прочувствовать разлуку с мужем, ушедшим на фронт. Потому что верила: неделя-две, и Микас возвратится здоровым и невредимым. Тогда перспектива кровопролития казалась несусветной дикостью, ведь амидарейская армия собиралась разгромить противника победоносно, без потерь и в кратчайшие сроки. Поэтому ручеёк похоронок, потёкших с фронта в городок, стал потрясением для Айями, равно как и скорбные женщины в черном, потянувшиеся в храм за милостью Хикаяси*. "Только не Микас. Он обязательно вернется. Иначе и быть не может. Святые не допустят" - Айями убежденно повторяла слова, ставшие неотъемлемой частью каждодневных молитв. Тогда она и предположить не могла, что беда коснется её маленькой семьи. И мысли не допускала, что от уютного домашнего счастья останется зияющая воронка. А в итоге - прямое попадание. В конверте с черной диагональной полосой и типографским бланком, заполненным косым невнятным почерком. И безысходное чувство потери.
Теперь-то Айями знала, какое оно, ожидание. Засело занозкой за грудиной, напоминая о себе при любом удобном случае, и отдается эхом в ночной бессоннице, задумчивой рассеянности и беспричинной тревоге.
Спрашивается, о чем беспокоиться? Война давно закончилась, и на побежденной земле Веч - господин и повелитель. Ничего ему не сделается. Когда-нибудь приедет в городок и, как ни в чем не бывало, появится на втором этаже ратуши. Пройдется по комнате, заложив руки за спину и нервируя переводчиц, а потом усядется напротив Айями.
Так-то оно так, но почему-то самовнушение мало успокаивало.
И Айями прислушивалась. Днем, на работе, к шагам в коридоре. Не он ли идет? По вечерам замирала, отвлекшись от стирки или глаженья, и слушала сердцем - не ёкнет ли, не кольнёт.
Высматривала его: утром - на крыльце ратуши, на обеде - из окна, после работы - на площади. И думала: чем он сейчас занят? Зачем понадобился генштабу и командорам? Суровым генералам, похожим на столетние дубы в воображении Айями.
Оно же рисовало ответы, выбирай - не хочу.
Группу пленных амидарейцев на эшафоте, и офицера, рубящего воздух ребром ладони: "Пли!" И это Веч.
И Айями просыпалась в поту.
Сигаретный туман, приглушенная музыка. Офицер, расслабленно откинувшийся на спинку дивана. Китель расстегнут, стакан полон вина. Мехрем* из столичного борделя танцуют перед приезжим посетителем.
И Айями закусывала губу до боли, пытаясь сосредоточиться на переводе.
Белый снег и серое небо, сходящиеся у горизонта. Черные стволы деревьев. Гвалт ворон, вспугнутых выстрелами. Красные брызги на белом. Навылет и навзничь. Остекленевший взгляд. Черная птица с золотыми перьями на нашивках.
И Айями спешила в уборную, чтобы привести себя в чувство, умывшись холодной водой.
Полустанки, шпалы, рельсы... Паровозный гудок... Поезд держит курс на юг. Не терпится увидеть родную землю, обнять близких. В штабе приняли отставку без лишних вопросов и долгих уговоров.
И Айями запиналась на ровном месте, чудом не опрокидывая на себя тележку с полным бидоном.
В вечерних молитвах, к неизменным просьбам о здравии близких и о вечном упокоении ушедших мир иной, добавилось новое имя. Беззвучно шепча, Айями просила святых ниспослать ему всяческих благ. Если дорогу, то ровную. Если спутников, то надежных. Если выбора, то мудрого. Если славы, то в подвигах. Если смерти, то легкой. Нет, последние слова Айями забирает обратно и впредь забудет о них.
Молилась с оглядкой, чтобы не услышала Эммалиэ. Не то чтобы Айями боялась возможного неодобрения. Не давало покоя чувство вины. За то, что теперь часть сакральных просьб и благодарений приходилась и на долю чужака. И за то, что он без боя отвоевал у бессонницы свою долю тревог, обуревавших Айями.
Уже вторая неделя добралась до пика с тех пор, как уехал Веч. Вздохнув, Айями склонилась над переводом. Не время падать духом. Если господин подполковник не приехал, значит, его задержала в командировке внештатная ситуация.
Можно бы спросить у В'Арраса, когда вернется его начальник. Но проблема состояла в том, что Айями не знала, как спросить. Вроде бы и репетировала дома, а почему-то на работе подходящие слова, как назло, казались жалкими и неуверенными. Каждый раз Айями упускала нужный момент, а господин помощник, убедившись, что очередной перевод "не завис", с бесстрастным видом удалялся из комнаты. В'Аррас вообще был сама невозмутимость. И не козырял особыми отношениями с Мариаль, безразлично здороваясь с ней кивком, равно как и с другими переводчицами.