— Лиз, маленькая, прости, — прошептал на ухо ей Роман, обжег дыханием. По позвоночнику привычно пронеслись нервные импульсы, сердце затрепетало в груди пойманной птичкой. — Себя тогда вообще не помнил. — Он уткнулся в ее макушку, поцеловал волосы. — Хотел бы время назад повернуть…
— Ром, — пробормотала Лиза, понимая, что сейчас все простит из-за одного поцелуя. — Я просто… Мне… Тогда было очень хорошо с тобой. Я ждала, скучала. И ты вернулся.
— Я тоже скучал, — пробормотал Ромка. — Поехали домой. Там обо всём поговорим.
Дома их ждал накрытый стол, разговоры с родителями о Лизкином будущем, поздравления в честь поступления, которые откладывались до тех пор, пока Ромка вернется и вся семья будет в сборе. Он весь вечер вел себя несколько странно: много шутил, вспоминал прошлое, детство, бабушку и дедушку, Цейса, их первую встречу, вспомнил армию и друзей. С дядей Сашей они поговорили о Ромкиной матери, фотография которой до сих пор висела на стенке в гостиной, рядом новыми фото Лизы и Татьяны. На ночь Роман оставаться он не захотел, попрощался с отцом, обнявшись, неловко чмокнул мачеху в щечку.
— Рыжик, ты со мной к машине не спустишься? — спросил он на пороге.
— Конечно, — наигранно легко произнесла Лиза, положила руку Роману спину, не отдавая себе отчета, что жест получился женский, собственнический. Другой рукой она дернула его за майку, уткнулась подбородком в плечо.
Заметив, что мама очень пристально и недоуменно смотрит на них, Лизка вспыхнула до корней волос, поспешила скрыться за дверью, понимая, что практически поймалась на горячем.
В лифте Ромка молчал, а она не лезла с расспросами; давно уже выработался рефлекс — захочет, сам расскажет, что сочтет необходимым. Информация о работе подавалась дозированно, учитывая всевозможные «грифы секретно».
Ромка нажал на брелоке кнопку. Машина мигнула фарами. Он открыл дверь, залез на полкорпуса внутрь, достал из бардачка пачку сигарет. Оперся плечом о крышу машины, закурил. Молчание затягивалось, но не вызывало дискомфорта. Рома запрокинул голову вверх, посмотрел на ночное небо. Его примеру последовала и Лиза.
Звезды выглядели маленькими светящимися горошинками, разбросанными на темно-синей ткани. Ковш Большой Медведицы лениво плыл по краю небосклона. Дома-коробки со светящимися окнами скрывали обзор, не позволяли рассмотреть остальные созвездия. Когда-то Ромка объяснял Лизке астрономический атлас для детей. Они лежали в гамаке, натянутом между двумя яблонями на даче, смотрели на серебристые узоры в вышине, угадывали названия созвездий. Ей тогда еще не было и семи лет. Всё было легко, просто, обычно. То время уже не вернется, а что будет — неизвестно. Недаром Рома молчит, внимательно поглядывает на нее, курит слишком увлеченно, как будто это занятие сейчас для него — самое важное в мире.
Осенний ветерок выстудил тепло погожего дня, Лизка моментально продрогла. Она вышла, как была, в привычной растянутой футболке и рваных джинсах. Роман накинул на нее куртку, продолжил невозмутимо курить, явно собираясь словами и мыслями.
Лиза прижалась к нему, пытаясь не показать смятения, стараясь не выдать свое состояние; ей хотелось кричать, заклинать и простить его не уходить. Она поняла, что сегодня состоится прощание. Роман вбирает в память по крупицам лица семьи, дарит им возможность запомнить себя.
Сердце скакало туда-сюда, тошнота подкатила к горлу. Ее невольную дрожь заметил Ромка. Сели в машину. Негромко играла музыка, Роман тихо повторил за кумиром: «Застоялся мой поезд в депо. Снова я уезжаю. Пора…». От Лизки не укрылась затаенная горечь, хорошо запрятанная в привычных и выученных наизусть давным-давно словах.
— Опять «странный стук зовет в дорогу»? — с усмешкой спросила она, понимая, какой получит ответ.
— Угу, — Роман кивнул. — Лиз, сейчас всё серьезно. Не знаю, когда смогу вернуться. Предложили работу. От нее принято отказываться лишь в одном случае — если тебя убьют.
— Ты всегда возвращался, — упрямо повторила Лизка.
— Не в этот раз, Рыжик, — он вздохнул. — Пообещай, что будешь учиться, найдешь работу. Не сложишь руки, не станешь надеяться. Будешь жить. Лизка, пожалуйста, живи за нас двоих.
— Когда ты уезжаешь? — бесцветным голосом спросила она.
— Завтра вечером. Мне даны сутки на сборы и прощания. Квартиру, которая от бабушки осталась, отцу отдал в полное распоряжение. Выйдешь замуж, если что, будет, где тебе жить.
Беспомощность опутала паутиной: липкой, холодной и противной. Слова, произнесенные будничным голосом, растоптали хрупкий мирок. Он всё решил. Опять без нее. Реальность придавила бетонным прессом, забрала способность дышать. Воздух не поступал в легкие, голова закружилась.
Роман сжигает мосты за спиной, уходит в неизвестность. Опять бежит по лезвию бритвы, не считает потери и рискует собой. Долго ли смерть не посмотрит в его сторону? Говорят, когда человек хочет умереть, то старуха с косой не ведется на провокации и приходит в неожиданный момент, когда ее уже не ждешь, не зовешь, не ищешь. Злопамятная гадина специально выбирает время и место, чтобы сделать как можно больнее.
— Ром, поцелуй меня, пожалуйста, — проронила Лиза, ни на что не надеясь.
Поцелуй и память — единственное, что может ей оставить.
— Лизка, ну что же ты со мной делаешь? Я же не железный, — отчаянно, порывисто простонал Ромка.
Их взгляды встретились; столкнулось грозовое небо с синим морем, окруженным стальной кромкой.
Он трепетно, едва уловимо коснулся ее приоткрытых губ, провел по ним языком. В ответ Лиза тихо простонала, не борясь с чувствами, не скрывая желаний.
Секунда бесконечной нежности — и тут же она захвачена в плен страстной ласки; губы смяты, она раскрывается, позволяет делать с собой всё, что угодно.
Ромка притянул Лизу к себе в извечном мужском стремлении доминировать и вести вперед. Он придерживал ее затылок рукой, другая ладонь сжимала ее грудь, выделявшуюся из-под хлопковой ткани футболки. Схватка их языков нарастала, увеличивала темп, перечеркивала все доводы рассудка, распаляла острое, болезненное желание.
Лиза растворилась в ощущениях, ее накрыл цунами, шквалистый ветер унес далеко от московского двора, из осени прямиком под тропическое солнце. В новом мире остался лишь Рома, его жаркие объятия, стоны, темная щетина, колющая кожу, терпкий вкус ментоловых сигарет. Она следовала за ним, повторяла каждое движение, наслаждалась шальными и отчаянными поцелуями. Не заметила, как руки очутились под его майкой, принялись жадно блуждать по груди, чувствуя каждую рельефную мышцу.
Лизу захватил огонь, который порождал удивительные ощущения в самых интимных уголках тела. Внизу живота уже зародился тугой ком, который грозился взорваться в любую минуту, как спелый плод на солнце.
Роман нежно, буквально по миллиметру, стал покрывать поцелуями ее шею, поднимая майку вверх. Лизка замерла в сладком томлении и чуть не задохнулась от восторга, когда его рот принялся нежно ласкать ее маленький сосок, успевший сжаться в комочек, жаждущий еще одной порции ненасытной ласки.
— Хочу… да…, — сорвалось с распухших губ.
— Маленький, рыженький мой, нельзя, — оторвавшись от нее и тяжело дыша, буквально выдавил из себя Роман.
— Почему? — прохныкала Лизка. — Никто не узнает. Поехали, найдем место, где никто не помешает.
— И не проси, — твердо, безжалостно, бескомпромиссно. — Не могу…
— Что, недостаточно хороша? — детская, наивная обида.
— Лизка, ты самая лучшая, сладкая, нежная, — сдавленно прошептал Ромка ей на ухо, одновременно опуская поднятую вверх футболку.
— И ты опять к другой побежишь напряжение снимать. Понятно.