От моего смеха на мгновение наступила тишина.
- Уведите его, - велела госпожа Сайна. – И пригласите к нему лекаря. Принц Чан, почему вы решили, что тот жалкий клан был оболган?
- О, право, не помню, - лениво ответил принц. – Кажется, в библиотеке Старого Дворца были какие-то бумажки… А может быть, мне это привиделось во сне? Да и зачем это вам? Пристало ли женщине ворошить дела столетней давности?
- Щенок! – вскипела госпожа.
Бай послушно увел меня из сада. Звуки ругани летели нам в спины до самого выхода, а потом я дошел до стражи и позволил коленям подогнуться.
- Бай, прости, я, кажется, сейчас упаду…
Слуга коротко выругался, подхватил меня на руки, и от прикосновения к избитой спине я взвыл и зажмурился. Из глаз брызнули слезы.
- Простите! – перепугался Бай. – Потерпите, господин, сейчас…
В ту же секунду раздался невозмутимый голос:
- Не так держишь.
- Что? – растерялся Бай.
Я разлепил веки, узнал в темном вытянутом пятне императорского палача, вспомнил, что Бай еще никогда не имел дела с ним, и мне вновь стало смешно.
- Держишь. Не так. – повторил палач. Его непробиваемому спокойствию могли позавидовать даже горы. – Положи на плечо. Головой вниз. Не трогай спину. Держи за колени.
Как в этом немногословном человеке сочетались безжалостность истинного мастера пыток с заботой и неравнодушием лекаря? Наши встречи каждый раз заканчивались так: он спокойно, твердой рукой наносил мне раны, а затем так же спокойно давал советы, как их лучше лечить. Поразительный человек.
- Э-э…
Совет от палача, который только что безжалостно исполосовал мне спину до крови, выбил Бая из колеи настолько, что он застыл, словно настигнутый змеей суслик. Я почувствовал, как к рукам моего слуги присоединяются другие, такие же узнаваемые, как руки моей госпожи. Палач взвалил меня на плечо Бая и молча пошел по своим делам.
- О-о… - простонал Бай ему вслед то ли восхищенно, то ли изумленно.
Я всхлипнул, не сдержав смешка. Слуга опомнился и бросился к моему двору. Спустя четверть палочки меня устроили на постели и под причитания Нохоя сняли одежду – та присохла к ранам и её отмочили теплой водой. А потом пришел лекарь, положил на спину что-то холодное, пахнущее ромашкой, и от новой вспышки боли измученное сознание накрыл короткий, но ослепительный миг то ли прозрения, то ли решения.
Так жить больше нельзя!
А затем меня приняла в объятья милосердная тьма – и боль закончилась.
Глава 4. Заклинатель
Так жить нельзя. Так жить нельзя. Так. Жить. Нельзя.
Эта мысль поселилась в моей голове, точила и грызла разум не хуже древоточца. Все дни, посвященные лечению и проведенные в постели, я не мог сосредоточится ни на чем другом. Все увлечения и занятия, которые до сих пор скрашивали моё существование, стали бессмысленными и пресными. Еда потеряла всякий вкус. Стены покоев давили. А по ночам мне снились пожары: в жарком огне сгорал сначала мой родной дом, затем дворец и, наконец, весь мир.
Забавно. А ведь я полагал, что всё бунтарство и гордость давным-давно выбили. Видели бы меня наставники гарема… Нет, они бы не поняли. Я повзрослел, стал хитрее и научился скрывать как отвращение, так и жажду свободы.
Почему эта тоска стала совсем невыносимой? Почему с ней было невозможно бороться? Невзирая ни на какие усилия, жажда заливала мою душу, словно разгулявшаяся по весне река, наполняла черными мутными водами, пахла тиной и била мелкой галькой. Я утопал в ней и совсем не хотел выплывать, хотя в этой черной бездне явно зарождалось нечто ужасное… А может, я сам становился таким?
Я даже больше не пытался уговорить себя, что Небо примет лучших слуг, и я стану любимцем богов. Хотя совсем недавно эта мысль удерживала меня на плаву. Жить в бесконечном блаженстве, не ведая ни болезней, ни отвращения, быть источником вечного наслаждения святейших и дарить радость…
Одним словом, наложник здесь – наложник и на Небе. Ведь это справедливо по меркам богов – выполнять на Небе ту работу, в которой слуга был лучшим, убрав все недостатки этой работы и дав взамен радость. Каким же я был тугодумом, что осознал суть обещанного блаженства спустя целых десять лет рабства. И то после очередной порки, когда понял, что надежды на лучшее будущее нет и никогда не будет. Поэтому…