А вот мы как раз стояли на расстоянии броска. И этот шанс я не мог упустить.
Мой кинжал догнал сяньли в прыжке. Хотелось бы сказать, что вонзился, но нет – шарахнул ушастую голову плашмя. Однако этого хватило, чтобы ошеломить тварь. Сяньли царапнул воздух поверх царственной головы, мягко приземлился и развернулся, готовясь к новому прыжку. Тут-то его и настиг второй кинжал - кинжал Тархана.
Я успел восхититься меткостью – прямо в глаз! – а затем очередное мохнатое тело подкатилось к ногам и сбило меня на землю. На грудь навалилась тяжесть, раздирая когтями. Перед лицом возникла оскаленная вонючая морда и сомкнулась на вскинутом предплечье. Боли не было – лишь тепло от струящейся крови.
Сяньли драл меня всего лишь пару вздохов. Тархан вонзил в кошку меч и сбросил пинком. В этот момент к нам подоспели люди и расправились с остатками тварей. Но подняться я больше не смог и свернулся клубком, баюкая искусанную руку и израненный живот. Кровь заливала меня с ног до головы. Тело почти не слушалось, поглощенное идущим изнутри холодом. Холод затапливал с каждым толчком сердца, с каждой каплей вытекающей крови. Силы исчезали. Тархан приподнял меня, и я подумал, что брежу: палач смотрел с такой тревогой, словно перед ним лежал лучший друг.
- Октай! – позвал он, склоняясь ближе.
- Где принц? – выдохнул я. – Я должен спросить...
Руки палача сжались так, словно он надеялся удержать ими душу. В темных, обычно невозмутимых глазах заметалась паника.
Когда принц Чан вместе с заклинателем Лао добрались до нас, я уже едва мог пошевелиться.
- Октай? – Лао потянулся ко мне, но я оттолкнул его и уцепился за рукава принца Чана.
- Принц, вы… Вы видели? Я… искупил… Я… - я захлебнулся кровью, раскашлялся. По подбородку потекло, перед глазами потемнело, а уши заложил шум. - Совершил… поступок…
- Что он говорит? – спросил принц Чан.
- Он отвлек сяньли, - ответил палач. – Его бросок спас вас.
- Искупил… Искупил же? – шептал я в исступлении и сам себе не верил, что сделал это.
- Искупил, Октай. Ты всё искупил… - донесся до меня успокаивающий голос принца.
На глаза навернулись слезы. Я всё-таки сделал это. Я всё-таки смог смыть позор с нашего рода!
- Что с ним?
- Подрали живот, - ответил палач. – Он умирает.
В его глазах горела паника, но голос остался спокойным и невозмутимым.
Лао пощупал меня за запястье.
- Бесполезно, - заметил палач. – Тратьтесь на других.
- Я… - Лао бросил на меня растерянный, сожалеющий взгляд. – Октай, ты потерял слишком много крови… И пульс… Прости.
Лицо заклинателя сменилось встревоженным лицом принца.
- Октай, мне жаль…
- Не надо… - я кашлял и дышал с трудом. Тархан повернул мне голову, и кровь свободно полилась из уголка рта. Двигать неповоротливым языком стало чуть легче. – Прошу… Освободи… Не хочу умирать рабом…
Мне показалось, прошла бесконечность, прежде чем принц Чан разомкнул губы.
- Да, Октай. Я освобождаю тебя. Ты свободен. Ты всё искупил. Как тебя похоронить?
И вроде бы мой ответ вышел четким и ясным, но меня переспросили. На повторение уже не хватило сил. Лица, костры, лагерь – всё растворялось в накатывающей тьме. Мир стремительно сужался до белой луны и шелестящей листвы. Я ощутил себя невероятно легким, и всё отступило, стало неважным, ведь мне улыбалась луна, а вместе с ней и предки…
- Небесное погребение[3], - услышал я низкий голос Тархана.
- Откуда ты знаешь? – спросил Лао.
- Я палач. Смерть - моя работа. Мой принц, я хочу попросить…
Облегченный шаг в темноту – Тархан знал. Он всё сделает, как надо.
[1] Стихи поэта Се Линъ-юнь (385-433н.э.) «Иду по лощине срубленных бамбуков, пересекаю горы и ручей»
[2] Истинный автор Се Линъ-юнь. Стих «Мои чувства в пэнчэнском дворце по поводу того, что год близится к закату»
[3] Небесное погребение – обряд, в котором тело умершего человека приносят в горы и оставляют на съедение стервятникам. Согласно тибетским верованиям, человек на всех этапах жизни должен стараться приносить пользу, поэтому мёртвое тело скармливается птицам, что представляется как последнее проявление благотворительности.