Толя выпрямился и сел на камень. Он запыхался, будто бежал в гору. Достав из кармана куртки аккуратно сложенный носовой платок, Толя вытер лицо, потом руки.
- Что это за чудик? - тихонько спросил Антон.
- Мой спутник. Воображает себя рыцарем, хотя он всего-навсего Санчо Панса. Только очень нудный. Ходит следом и умничает, будто пришел в гости к древним родственникам и показывает, какой он пай и воспитанный. Только ночью от меня и отстает. Чтобы не огорчать родителей. Он ужасно послушный.
- А ты?
- Я - нет. Я кошмарный ребенок. Так говорит моя мама. Наверное, так и есть... Толя, ты уселся там навеки?
- Сейчас, - ответил Толя. - Скажите, пожалуйста, - обратился он к Антону, - как называется порода вашей собаки?
- Ньюфаундленд.
- Если не ошибаюсь, это остров возле Канады?
- Не ошибаешься, остров. И собака оттуда.
- Тогда я, наверное, вылезу: эта собака должна быть культурной. Только вы ей все-таки скажите, чтобы она отошла в сторону.
- Ты всегда такой нудник? - не выдержал Антон.
- Почему я "нудник"?
- А вот так тягомотно разговариваешь.
- Это не потому, что я нудник, а потому что вежливый.
- Ну и пускай там сидит со своей вежливостью хоть до вечера, - сказала девочка. - Пошли.
Они вскарабкались по откосу к тропинке. Сзади зашлепал по воде вежливый Толя.
- Ты откуда? А как тебя зовут?.. А мы из Ленинграда. И зовут меня Юка.
- Это под кого тебя так обозвали?
- Ни под кого. Я, когда была маленькая, не могла выговорить Юлька и говорила Юка. Так все и привыкли.
- Дачница? - со всем презрением, на какое он был способен, спросил Антон.
- Да... А почему ты так говоришь? Это плохо? Или стыдно?
- И чего вас сюда принесло? - вместо ответа сказал Антон. - Аж из Ленинграда.
- Знакомая знакомой моей мамы ездит сюда уже пять лет. И очень хвалит. Вот мы и приехали. Ленинградцы всюду ездят. Им все интересно. И мне здесь очень интересно.
- Ты и в блокаду жила в Ленинграде?
- Нет, меня на свете не было. Мама жила. А я послеблокадная.
Девчонка была самая обыкновенная, даже некрасивая. Только глаза у нее были не глаза, а глазищи. Огромные, с неистовым любопытством распахнутые на все окружающее.
Сзади послышались чавкающие шаги. Следом за ними шел Толя в хлюпающих башмаках и пытался на ходу отжать воду из полы куртки.
- Ты сними и выжми. И штаны тоже.
- Ничего, я так.
- И башмаки сними, а то пропадут - дома влетит.
- Что значит "влетит"? - Толя поднял на Антона незамутненно голубые глаза.
- Всыплют тебе, вот и все.
- Вы хотите сказать, что меня побьют?
- А что же!
- В нашей семье это абсолютно исключено, - уверенно сказал Толя.
- Самому же противно мокрому. И чего ты так вырядился? Жарко ведь.
- Он всегда так. Босиком только в постели ходит. Боится инфекции.
- Эх ты, инфекция, - пренебрежительно сказал Антон. - Ну и потей.
- У каждого свои убеждения и привычки, - невозмутимо ответил Толя, - я своих никому не навязываю.
5
Федор Михайлович пришел хмурый, рассказ о встречах Антона, подвигах Боя пропустил мимо ушей.
- Вот какая штука, Антон: придется тебе остаться одному. Мне надо съездить в райцентр. Затевается здесь дрянная история. И я не могу не вмешаться. Лесничий получил указание выделить участки для вырубки.
- Рубить лес?
- Вот именно! Район и так лысый, как колено. Реки усыхают, овраги пожирают поля. А тут, вместо того чтобы новые леса сажать, собираются сводить единственный уцелевший. А лес не репа, за лето не вырастишь, ему столетия нужны. Вот мне с лесничим и надо ехать...
- А как же я?
- А что ты, маленький? До Чугунова недалеко. Если завтра не обернемся, послезавтра во всяком случае будем здесь. Ничего с тобой не сделается. Тетка Катря накормит, а занятие ты сам подыщешь... Слушай-ка, совесть у тебя не пробудилась? Пора бы! Если Серафима Павловна не получит о тебе сообщения, ей Черное море покажется красным, фиолетовым или еще не знаю каким и она может ударить во все колокола...
- Это да! - улыбнулся Антон. - Дикая паникерша.
- Благовоспитанные люди называют это качество любовью, заботой о ближнем... Так вот, завтра с утра сходи в Ганеши на почту и отправь ей телеграмму. А потом можешь шататься по лесу, подставлять пузо солнцу и предаваться прочим удовольствиям. Только смотри - я ведь вас, пацанов, знаю: пугачи, самопалы и прочее грозное оружие, - предупреди своих новых дружков, чтобы при Бое не стреляли. Он обучен бросаться на стреляющих, и может получиться скверная история... И еще: ни при каких обстоятельствах не употребляй команду "фас!" - не оберешься беды. В нужном случае Бой сам сориентируется. Договорились?
- А чего ж! - сказал Антон.
Перспектива остаться одному встревожила его только в первую минуту, а чем больше он об этом думал, тем привлекательнее она казалась.
Дядя Федя, конечно, мировой парень, морали не читает, и, в сущности, они как товарищи, только один старше, другой моложе.
Но остаться на день-два совсем одному, даже без дяди Феди, - просто здорово!
После завтрака Антон свистнул Бою - пошли гулять! Бой уверенно помчался напрямик через лес к реке. Потеряв из глаз Антона, он останавливался, поджидал и снова бежал вперед.
Гречишное поле исходило самолетным гулом. Над берегом навис зной, на остекленелой поверхности реки не было ни рябинки.
- Э-гей! - донеслось с правого берега.
"Эй! Эй!" - Гранитная стена оттолкнула гулкое эхо.
На противоположном берегу стояла Юка и махала рукой.
- Подождите, я с вами! - крикнула она и бросилась в воду.
Бой стоял над обрывом и, склонив набок голову, наблюдал за плывущей. Юка гребла одной рукой, другую с зажатым пакетом высоко держала над водой. Юка подплыла.
Бой скатился по откосу и завертелся вокруг нее, мотая хвостом.
- Ты меня узнал, да? Запомнил?! - обрадовалась Юка.
- Он всех с одного раза запоминает, - сказал Антон.
- А я тебе гостинец принесла, - показала Юка пакет. - Можно его покормить?
- Нет, - солидно сказал Антон, - не полагается, чтобы посторонние кормили собаку.
- Но я же не посторонняя, я же его люблю! - обиделась Юка.
- Мало ли что! Бой, возьми пакет, давай сюда.
Бой осторожно, стараясь не прихватить зубами пальцев, отобрал у девочки пакет и принес Антону.
- Теперь лежать. - Антон развернул газету и положил Бою между лапами. - Ешь.
Юка присела перед ним на корточки. Она уже забыла об обиде и с восторгом смотрела Бою в рот. Сладостно жмурясь, закидывая вверх голову, тот громко хрупал кости.
- Так вкусно ест, даже завидно! - сказала Юка. - Это я вчера от обеда собрала. Я теперь всегда буду приносить, ладно?
- Приноси... А где чудик этот, спутник твой?
- Его в постель уложили, выпаривают инфекцию. Малиной, аспирином и еще чем-то. Чтобы потел. А зачем ему потеть, если он здоровый? Но его маме ничего нельзя объяснить. Почему это мамам никогда ничего нельзя объяснить? Они ужасно непонятливые. Твоя тоже?.. А у Тольки она кошмарно крикливая. Вчера кричала на все Ганеиш, когда Толька пришел мокрый... Ты еще не купался? Поплыли?
Они долго плавали, потом легли на песок согреться. Потихоньку подошел и сел рядом Семен-Верста.
Бой остался в реке. Он стоял на мелководье, свесив башку, разглядывал что-то на дне, разгребал лапой, взмучивая ил, ждал, пока муть унесет течением, и снова разгребал. Потом он вдруг нырнул и достал что-то черное, лохматое и блестящее.
- Галоша! Нашел старую галошу! - засмеялась Юка. - Как она сюда попала?
Горделиво вскинув голову, Бой принес свой трофей, ткнул Антону в руку и тотчас отпрыгнул, когда тот хотел взять. Началась любимая игра Боя - он дразнил и не отдавал, за ним гонялись и не могли догнать. Наконец Антон изловчился, вырвал галошу и снова забросил в реку. Бой кинулся за ней. Он нашел ее очень быстро, опять греб лапой и, нырнув, достал. Однако больше Бой не играл. Он вернулся, прихрамывая, лег и начал зализывать лапу. Из подушки второго пальца текла кровь.