Тогда они подумали, что инженер полка в их отсутствие поставил на стоянку чей-то поврежденный самолет, а командир, увидев, что место занято, поставил свою машину в другой капонир. Рассуждая так, механик с мотористом обошли все капониры, но воздушного корабля с номером 17 на хвостовом оперении не было на аэродроме. Неужели не вернулся с задания?.. Вконец расстроенные, два друга поспешили к палатке, где отдыхал летный состав.
К их радости, все члены экипажа были на своих местах – крепко спали после тяжелой летной ночи.
Захаров осторожно разбудил борттехника лейтенанта Николая Третьякова:
– Товарищ техник-лейтенант, куда вы зарулили самолет?
– Как куда? На свою стоянку.
– Его там нет. Там стоит чужая машина, без хвоста…
– Ну и что из того, что без хвоста? Это наша машина. Кстати, уточняю. Нам просто укоротили киль и руль поворота. А ты – «без хвоста»!
– А как же вы на ней прилетели?
– Так и прилетели. Спроси летчиков… – уже сердясь, что его разбудили, ответил Третьяков. – Ну, хватит болтать. Идите к машине, там за капонирами нашей эскадрильи лежит хвост от самолета лейтенанта Дакиневича, демонтируйте его, как раз годится для ремонта нашего корабля. Сейчас позавтракаю и приду к вам.
Так и не отдохнув после полетов, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить остальных товарищей, Третьяков оделся и осторожно вышел из палатки.
Командование уже знало о происшествии с экипажем Бурина. Командир дивизии полковник Нестерцев и командир полка полковник Божко, как всегда, находились на взлетно-посадочной полосе и встречали возвращающиеся с боевого задания самолеты. Один за другим совершали посадку воздушные корабли, и, когда они попадали в серебристое поле луча посадочного прожектора, были видны их номера, написанные на руле поворота белой, голубой или красной краской – в зависимости от того, какому полку они принадлежали.
Но вот в яркий луч прожектора попал очередной самолет, шедший на посадку, и все, кто находился на старте, были поражены: на самолете не было не только номера, но и киля с рулем поворота, вместо них болталась узкая полоса перкаля.
Севший самолет, как ни в чем не бывало, порулил к себе на стоянку, в расположение 2-й эскадрильи.
Когда Нестерцев и Божко подъехали к самолету на автомобиле, члены экипажа уже разглядывали поврежденное хвостовое оперение, освещая его карманными фонариками.
В лучах фонарей было видно, что на уровне кронштейна тросов управления словно острой пилой была срезана большая часть киля и руля поворота. Было удивительно, как летчик ухитрился благополучно прилететь и произвести посадку тяжелого корабля с такими повреждениями.
За плохую осмотрительность в воздухе Михаилу Бурину крепко влетело. Командование подозревало, что в районе цели экипаж не выдержал дистанции и заданной высоты и столкнулся с одним из бомбардировщиков. Тот, возможно, погиб, упав где-нибудь в районе Сталинграда. Оба стрелка экипажа в один голос утверждали, что, когда, отбомбившись, они пошли от Сталинграда на свой аэродром и стали снижаться, над их машиной на встречном курсе пронесся чей-то самолет. Они почувствовали удар, машину сильно тряхнуло, а через некоторое время стрелок турельной башни старший сержант Ярцев видел на земле взрыв и пожар.
Штаб дивизии о случившемся доложил командованию АДД. Были запрошены все части и соединения, участвовавшие в эту ночь в боевых действиях над Сталинградом. Выяснилось, что ни одна из частей в эту ночь потерь не имела. Сам собой напрашивался вывод, что Михаил Бурин столкнулся в воздухе с неприятельским самолетом и тот, получив большие повреждения, упал, взорвался и сгорел.
Разрушенные рули высоты и руль поворотов самолета Ли-2 (ЦАМО)
Так случайно экипаж Бурина таранил врага. После этого экипаж долгое время ходил в героях. Главная заслуга принадлежала летчику Михаилу Бурину, который не растерялся и без киля и руля поворота смог привести самолет на аэродром и благополучно его посадить. Мы наглядно смогли убедиться, что Ли‐2 – машина крепкая, на нем можно летать и даже садиться с большими повреждениями средств управления.