- Внимание экипажу! Заход на сброс!
Дима открывает дверь и выпускает на шнуре буй вымпела.
Четверо бегут по снегу. Вот они собираются вместе, изучают наш «код». Молодец Орленко! Еще заход. И еще. Четверо становятся в ряд, поднимают руки вверх и машут шапками над головами.
- Вышла из строя рация, - расшифровывает сигналы Анатолий. - Требуется помощь, своими силами починить не могут…
В Южно- Сахалинск летят короткие позывные морзянки. Точки и тире складываются в слова:
«Управление гидрометеослужбы Беляеву тчк Порядок тчк [120] Видели четверых тчк Отказала рация тчк Просят помощь борт 4177».
Мы знаем - помощь придет немедленно.
* * *
- Ну, кэп, туманы позади, - говорит мне Кириллов. - Терпеть не могу эти проливы… Лезем туда, как черту в пасть!
- Никак, вибрация в коленках появилась? - не оборачиваясь, подтруниваю над штурманом. - Может, пора на пенсию или в более теплые широты, а, Михалыч?
- Да ну тебя! - отмахивается он. - Цветочки или помидоры возить в столицу - не по мне! Мы, брат, с тобой одной веревочкой связаны - от льдышек никуда!
Герой Советского Союза и национальный герой Югославии Михаил Михайлович Кириллов обладает редкой профессией штурмана-аэросъемщика. Эта работа и привела его в полярную авиацию. Но давно закончилась аэрофотосъемка северных районов, и ушли в другие места съемочные экспедиции. А Кириллов остался. Он остался верен суровому арктическому небу. Уж такая она, Арктика, стоит ее только увидеть!…
Мы заканчиваем облет Центрального Арктического бассейна. Позади трудный участок полетов - район Земли Франца-Иосифа, где всегда никудышная погода, где высокие ледяные купола островов закрыты шапками облаков и в любую секунду могут встать на пути смертельной опасностью, где в проливах вечно бродят туманы, а локатор не очень-то четко рисует линию берега.
Мы заканчиваем ледовую разведку. Осталось привязать последний галс к ориентирам.
- Командир, - просовывает голову между мной и Кирилловым радист Степан Таганцев, - с Диксона поступила телеграмма.
- Что там у них?
Радист протягивает мне бортжурнал, куда торопливыми буквами занесена принятая телеграмма:
«Борту 4177 тчк Взять курс запад-северо-запад зпт восемьдесят - девяносто миль этому курсу на кромке льда стоит корабль тчк Выйти на него зпт вступить непосредственную связь зпт его запросу сделать разведку из расчета вашего запаса топлива тчк Позывной зпт борту корабля «Ленин» тчк Ясность подтвердите тчк Диксон тчк». [121]
Диксону сообщаем, что выполняем его распоряжение и разворачиваемся на указанный курс.
Никто из нас не предполагал, что этот обыденный полет завершится таким знаменательным событием. Скоро миллионными тиражами обойдут весь мир снимки атомохода «Ленин», и будет виден над кораблем самолет с бортовым номером 4177.
Наш самолет!
- «Ленин», «Ленин», я - борт сорок один семьдесят семь! Как слышите? Прием.
Стандартные, привычные фразы, но с каким волнением произносятся они сейчас!
- Борт сорок один семьдесят семь, я - «Ленин». Слышу вас хорошо. Прием.
- «Ленин», я - сорок один семьдесят семь. Кто на мостике?
- Пономарев. Слушаю вас, - отвечает капитан ледокола.
- Здравствуйте, Павел Акимович! Поздравляю вас с первым ледовым крещением!
- Спасибо, дружок!
- Чем можем быть полезны?
- Подыщите-ка нам паковую льдину поблизости. Попробуем судно в паке.
- Сейчас подыщем! А как корабль чувствует себя во льдах?
- Метровый пробовали - хорошо. Посмотрим, что покажет пак…
Мы делаем круг над ледоколом. Неподалеку находим поле пакового льда, даем на него курс ледоколу. Он входит в тяжелый лед и, кажется, не сбавляет ход: позади корабля зияет широкий канал чистой воды.
- Как, Павел Акимович? - не терпится мне. - Как идет корабль?
- Нормально! Ходить во льдах нашему ледоколу «Ленин»!
- Нужна ли еще наша помощь?
- Спасибо, друзья! Больше не нужна. Вот только киношники и репортеры одолели! Просят пройти над палубой пониже. Уж сделай милость, пройди над палубой!…
Мы проходим над кораблем низко-низко, я перекладываю штурвал из стороны в сторону, покачивая крылом в традиционном приветствии авиаторов.
- Счастливого плавания! [123]
…Пользуясь благоприятной обстановкой, гидрографическое судно «Иней» заканчивало промеры глубин в высоких широтах, куда обычно не позволяют пробиться тяжелые льды. Оставалось взять промеры близ острова Вилькицкого.
Уже показался на горизонте темный силуэт скалистого островка, и капитан «Инея» Михаил Николаевич Руднев дал команду сбавить ход. «Иней» приблизился к береговой черте. Он должен сделать быстрый промер и мгновенно отработать назад, чтобы не сесть на мель.
Но на долю секунды задерживается машина… Пологая накатная волна поднимает судно и опускает его на прибрежную каменную банку…
На полной мощности работает дизель, днище со скрежетом трется об острые камни. В машинном отделении появилась течь.
О происшествии срочно было сообщено в штаб морских операций.
Руководство по спасению гидрографического судна возглавил начальник штаба морских операций восточных районов Арктики Николай Михайлович Немчинов.
«Срочно тчк Капитану-наставнику Доценко тчк Получением будьте готовы немедленно вылететь ледовым самолетом район острова Вилькицкого оказания помощи терпящему бедствие судну «Иней» тчк Начальнику Северо-Восточного управления морского флота Хейдеру зпт районе острова Вилькицкого сел на мель «Иней» тчк Прошу направить район острова для оказания помощи ближайшее судно вашего управления тчк Немчинов».
На помощь терпящему бедствие «Инею» уже спешат ледокол «Седов», морской буксир «Стремительный», гидрограф «Шквал», ледокол «Москва».
Но ближайшему кораблю до него сутки хода!
А «Иней» накренился на тридцать градусов, и вода залила трюм, машинное отделение, затопила дизель-генератор, подобралась к жилым помещениям… Люди из затопленных кают поднялись на верхний мостик, в штурманскую рубку и в каюту капитана.
Надо срочно спасать людей!
Берег рядом, но как преодолеть четыре десятка метров ревущей воды?
Пока капитан видит единственный выход: завести трос на берег и по нему переправить людей. Но кто решится на это? [124]
В шлюпке трое: матросы Гаазе и Овчинников, оба курсанты-практиканты Ленинградского Высшего мореходного училища, и моторист Лепихин.
Волна накрывает корабль, и на палубу падает обрывок троса, которым была закреплена шлюпка…
Ветер усилился до восьми баллов, волны начали перекатываться через судно. Глохнет залитый водой генератор. Радист Данилов каким-то чудом еще поддерживает связь с берегом.
«02.10 в 20.25. Аварийная тчк Черский тчк Ефремову зпт начальнику аэропорта Рутману зпт ледокол «Седов» капитану Гориловскому тчк Положение аварийного судна критическое зпт высадка людей берег причине шторма невозможна зпт надежда только вертолеты тчк Просьба сделать все возможное ускорения вылета вертолетов тчк Немчинов».
Николай Иванович Ефремов отдает распоряжение поднять по тревоге экипажи Харченко и Добротворцева. Ли-2 Харченко должен доставить экипаж Добротворцева в ближайший аэропорт, где к нему присоединится экипаж Киселева. И на двух вертолетах они пойдут к «Инею».
Начальник базового аэропорта Григорий Львович Рутман посылает экипаж Ли-2 Хорошкова - Харченко с топливом для вертолетов.
«03.10 в 12.00. Черский тире Ефремову зпт Певек Немчинову тчк Хорошков зпт Харченко доставили топливо для вертолетов на остров Жохова тчк наличием погоды Добротворцев зпт Киселев приступят эвакуации экипажа «Инея» тчк Рутман».
Не знаю, зафиксировала ли ФАИ (Международная комиссия по регистрации международных достижений и рекордов) своеобразный рекорд - перелет двух вертолетов почти к семьдесят шестому градусу северной широты при отсутствии видимости, при штормовом ветре, на расстояние (туда и обратно) около двух тысяч семисот километров, и тысячи триста из них - над чистой водой Ледовитого океана? Знаю другое: пилоты не думали о рекордах, не думали о славе и подвиге, хотя каждая минута полета в таких условиях - подвиг! Им некогда было об этом думать.