– Я недавно с китаянкой познакомился, – вдруг признался привратник. – Тоже экзотика, но не то. Мечтал о вас! Даже английский выучил!
Последнее замечание показалось мне более чем странным. При чем тут язык Шекспира? Выходит, мужчина принял меня за англичанку? А что, я действительно напоминаю внешне жительниц туманного Альбиона: белая кожа, голубые глаза. Кстати, французы, уловив в моей речи некий акцент, спрашивают:
– Вы из Нормандии?
И, услышав заверения, что я не родилась в этой провинции Французской Республики, моментально восклицают:
– Значит, англичанка!
– Колер волос у вас классный, – не успокаивался привратник.
Я кокетливо улыбнулась.
– Только что покрасила! От природы я совсем иная.
– Ясное дело, – закивал швейцар. – С вашим цветом кожи такой шевелюры никак не может быть. Выглядит слегка странно, но… очень оригинально!
– Вы находите?
– Да, притягивает взор!
– Спасибо.
– И молодит.
Я засмеялась:
– Правда?
– Конечно. Хотя вам пока не надо никаких ухищрений, небось и тридцати не исполнилось. Так дадите телефончик?
Я совсем не собиралась заводить в ближайшее время романов, да еще со швейцаром ресторана, но он был так мил… И, похоже, я произвела на него сногсшибательное впечатление. Право, приятно сознавать себя женщиной, при виде которой представители противоположного пола приходят в экстаз.
– Вы – мечта моего детства, – продолжал привратник. – К тому же еще и россиянка… Дайте телефон, умоляю!
– Сначала умоюсь, – улыбнулась я.
– Конечно, конечно! Сюда, осторожно, не споткнитесь.
Ощущая себя царицей Савской, я вплыла в санузел, приблизилась к раковине, включила воду, машинально глянула в большое зеркало и завизжала.
Те, кто не первый раз встречается с госпожой Васильевой, хорошо знают: я не истеричка. Но сейчас я орала, не в силах захлопнуть рта, и слава богу, что на мой вопль не сбежалась вся местная тусовка. Впрочем, любая женщина отреагировала бы так же, увидав в зеркале абсолютно черное лицо с ярко-красными губами и белые-белые, словно сахарная пудра, волосы, стоявшие дыбом.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы сообразить: негритянка с шевелюрой больной болонки – это я. Но не раньше, чем мои дрожащие пальцы ощупали щеки, лоб, подбородок. Я наморщила нос и высунула язык – отражение послушно повторило мои мимические упражнения. Нет, это правда я! Но что произошло?
Стараясь сохранить трезвость ума, я внимательно всмотрелась в зеркало. Минуточку! Я ведь сегодня вышла из дома в нежно-розовой кофточке… Так отчего же она сейчас серо-буро-малиновая, а? И тут я все поняла.
Светка выкрасила мои волосы в цвет вороньего крыла, но, очевидно, не была уверена в стойкости средства, то-то она на мой вопрос: «Как долго продержится краска?» – брякнула: «Если не мыть голову, то год». А почему не следовало мочить волосы? Да потому, что от воды краска мигом слезает! Я попала под сильный ливень, волосы начали стремительно терять приобретенный цвет, черная жидкость потекла по лицу, по кофте, и получилось… Тихий ужас, вот что получилось!
В жутком потрясении я набрала пригоршню жидкого мыла и принялась тереть лицо. Процедуру пришлось повторить не один раз, прежде чем кожа потеряла откровенную черноту, теперь она имела лишь серый, землистый оттенок – я походила на человека, перенесшего тяжелейшую операцию.
Решив применить дома самый сильный скраб, я вышла в холл, снова столкнулась с привратником и, не желая обидеть милого дядечку, ласково сказала:
– Понимаете, я замужем.
– Очень рад, – буркнул швейцар.
От его приветливости не осталось и следа. Метаморфоза слегка озадачила, но я решила продолжить беседу:
– Люблю своего мужа.
– Хорошо.
– Не изменю ему.
– Похвальное поведение.
– Пожалуйста, не обижайтесь.
– На что?
– Я не могу дать вам свой телефон. Нет, нет, вы очень приятный человек, но измена супругу…
– Дама, – вытаращил глаза швейцар, – вы… того, да? Зачем мне ваш телефон?
– Сами просили.
– Я?
– Вы.
– Когда?
– Пару минут назад.
– У вас?
– Именно.
– С ума сойти!
– Неужели не помните: я упала на улице, вы помогли мне подняться…
Привратник шарахнулся в сторону.
– Та была негритянкой!
– Это я.
Мужчина отступил назад.
– Мне африканки нравятся, – прошептал он. – С детства! Мечта! Английский выучил! А вы… вы того… вы какого-то непонятного цвета, серого…
Тут входная дверь ресторана распахнулась, и на пороге появилась молодая пара. Швейцар кинулся к ним, словно утопающий к спасательному кругу. Я снова вышла под дождь и уже не спеша побрела к своему «Пежо». Ему, видите ли, нравятся негритянки! Скажите, пожалуйста, какой эротоман! Вот сейчас вернусь в Ложкино и покрашу волосы своей любимой краской «Палетт». Уж она-то не боится ни дождя, ни снега, ни цунами, ни сирокко,[2] ни наводнения! Только сначала заеду в магазин и куплю заветную коробочку, содержимое которой придаст моей шевелюре теплый и приятный глазу рыжий цвет. Стану похожа на лисичку. Это ли не изменение внешности?
Глава 6
В десять утра я, сверкая красивыми рыжими волосами, нажала кнопку домофона, прикрепленного к вычурному столбику в ограде дома, где проживало семейство писательницы Смоляковой.
Собираясь представиться помощницей домработницы, я приняла соответствующий вид: дешевое, мешковатое серое платье, украшенное поясом с пряжкой, переливавшейся яркими стразами. На шее у меня болталась цепочка с чудовищным медальоном, изображавшим знак Зодиака, на мочках ушей крепились пластмассовые клипсы. Ноги были обуты в матерчатые тапки с названием известной фирмы, но с ошибкой в написании, что частенько встретишь на рыночном ширпотребе. В руках я сжимала ярко-зеленую сумку из искусственной кожи.
– Кто там? – спросили изнутри.
– Здрассти, – засепетила я, – извините, конечно, коли помешала! Из агентства прислали, вы домработницу нанимали.
– Входи, – донеслось до моих ушей.
Замок звякнул, калитка открылась, и я прошла во двор.
Дом Смоляковой, стилизованный под средневековый замок, смотрелся вполне органично. Башенки, балкончики, некое подобие мостика на цепях, который следовало перейти, чтобы оказаться у парадного входа… Вот уж не предполагала, что Милада обитает в подобном здании. «Замок» никак не вяжется с ее обликом и книгами.
Не успела я добраться до мостика, как огромная парадная дверь распахнулась, и на крыльце появилась темноволосая, полноватая девушка в слишком узких джинсах. Окинув меня оценивающим взглядом, она спросила:
– Это ты поломойка?
– Да, – смиренно ответила я. – Простите, конечно.
– Ступай с заднего входа, тут дверь не для прислуги! – рявкнула девица. И вдруг забормотала: – Вот черт, ноготь отлетел. Ну, маникюрша хренова, сделала гель, еле держится… Скоро с большого пальца слетит! – Девушка подняла на меня глаза: – Чего стоишь? Двигай задницей!
– Слушаюсь.
– Да поживей!
Я ринулась бегом вокруг масштабного здания и нашла еще одну дверь, не такую пафосную и дорогую. Она оказалась открыта.
Я всунула голову внутрь:
– Можно?
– Входи, входи, – приветливо прозвучало в ответ, и я увидела молодую женщину, похожую на альбиноску. Волосы ее были белыми, но не седыми, и не колера свежей соломы, а просто бесцветными, такими, как пух у юного ангорского кролика. Крупное лицо с толстыми щеками и носом-картошкой было не слишком красивым, но и назвать уродкой незнакомку было невозможно. Самая простецкая мордашка. Если проехать по Нечерноземью, то в каждой деревеньке найдется пять-шесть подобных бабенок. Они хорошие хозяйки, замечательные матери, дело горит у них в руках, и все успевается: скотина накормлена, дети присмотрены, муж под каблуком, щи сварены, в огороде полный порядок, погреб ломится от запасов. Лишь одна деталь отличала стоявшую передо мной женщину от тех баб: у нее были странные глаза, почти квадратные, раскосые, внешние уголки век поднимались к вискам. И смотрели они на мир с невероятным, абсолютно детским изумлением.