Один из них, высокий, с подвешенной на шею за алую ленту гитарой, пожевывая мундштук погасшей сигареты, процедил сквозь зубы, обращаясь к Петьке:
— Купи гитару.
Петька понял — ввязываться в ссору опасно, пятеро других парней стояли уже наготове и малейшая оплошность с его стороны могла вызвать драку. А драка, как ни крути, не в его пользу. Петька тревожно глядел в незнакомые лица агрессивно настроенных парней, молчаливо ожидающих ответа. Бежать некуда — окружен, но и отступать он не любил.
— Сколько?
Высокий помусолил папиросу и сплюнул:
— Пять.
— Барахло, наверно, — притворно засомневался Петька и протянул руку за гитарой.
Деньги у него были, и торговаться он не боялся, важно было не разозлить ребят, иначе все отнимут да еще отдубасят.
— За кого ты нас принимаешь? — обиделся высокий, но гитару все же передал Петьке.
— Не «нас», а гитару, — спокойно ответил Петька и деловито провел пальцами по тугим струнам. — Так сколько?
— Тебе же сказано — пять, — недовольно проворчал стоявший рядом с высоким маленький, тщедушный парнишка в длинных, собранных книзу гармошкой брюках.
— А точнее? — продолжал рядиться Петька, понимая, что чем смелее он будет вести себя с этими парнями, тем больше шансов разойтись с ними по-мирному.
— Точнее некуда, — сказал высокий.
— Ладно, бери пятерку, — с добродушной усмешкой сказал Петька, отдал деньги и приложился ухом к грифу гитары. — От ветра поет. Музыкальная штука! — И запел:
Голос Петьки был сочным и свежим. Захваченный мелодичными звуками гитары, пел легко он и красиво, а когда кончил, высокий одобрительно похлопал его по плечу.
— А звучит! Поешь что надо, — похвалил он.
По улице шли вразвалочку, закусив, как удила, светящиеся красными огоньками папиросы. Задымила и Петькина трубка.
— Где ты такой коптильник достал? — полюбопытствовал один из парней.
— У твоей тетки слямзил! — отшутился Петька.
— Не пыли!.. Я серьезно.
— На базаре у одного цыгана выменял.
— Повезло, — с сарказмом протянул высокий и взял у Петьки гитару, пальцы его, тонкие и вялые, неумело защипали струны:
Пел высокий тоскливо, невнятно, нервно подергивая головой в такт немудреной песенке. И было в его глуховатом голосе столько беспокойства и грусти, словно он только что вылез из поезда в незнакомом многолюдном городе и все не решался спросить: «Скажите, пожалуйста, а как мне найти…»
— Кончу десятый, — неожиданно оборвал он песню, — в мореходку в Ленинград подамся.
— У тебя трояков навалом — не примут.
— Шалишь, брат! — отрезал высокий. — Я не из тех, кто на шкентеле втихаря языком треплет: поднажму перед экзаменами — и ни одной не будет. А после мореходки на Север попаду. Я его днем и ночью вижу: айсберги с нашу школу, птичьи базары и льды, льды. Понимаешь, иногда вижу, как мой корабль крошит, ломает их, в борта бьется черная вода, а я подаю команды: «Малый вперед! Самый малый вперед!»
— Ну и сказал! — не согласился один из парней. — Когда льды, нужно на большой скорости. Чтобы с ходу таранить!
— Слепота! — снисходительно ответил ему высокий и передразнил: — «На большой скорости»! Так и корабль потопить можно! Спички!
Низкорослый паренек суетливо достал коробок и чиркнул спичкой, осветив посиневшее от холода, в крупных конопушках лицо.
— А я так, братва, думаю, — глубоко втягивая папиросный дым, продолжал высокий, — пусто мы живем, небо коптим…
— Брось загибать!..
— Помолчи, салага, когда старшие говорят! Скоро по два десятка стукнет, а в мыслях полторы песни про девок да где бы рублевку прихватить. Тупари — во-о! — И с силой постучал кулаком по лбу.
— Это, по-твоему, я тупарь? — возмутился низкорослый. — Если я восемь кончил и бросил, то тупарь, да? Я зубрилкой не был!
— Хватит пылить! Ты мне свои умственные способности не расписывай, — с издевкой проговорил высокий. — Ими, браток, в деле ковырять надо. Вон с дружком сегодня, — кивком головы указал он на молчавшего до сих пор коренастого парнишку, — зашли к тетке моей на чаек, а она в слезы: «Исправь, говорит, племяш, телевизор, третью неделю жду мастера!» Ну а я в нем ни бум-бум. Дружок исправил. Голова!