В это время, не обращая внимания на ворчание Марьи, в комнату ввалился Федор Погорелов. Он работал с Дмитрием в одной бригаде грузчиков. Поводя осовелыми глазами, он сочувственно посмотрел на хозяина.
— Болеешь? А я слегка поправился, — и вытащил из-за пазухи четвертинку с остатками водки, крутнул ее резко и хмуро поглядел на закружившуюся жидкость. — На, глотни — полегчает, — подал Дмитрию.
Тот покосился недовольно, обхватил виски ладонями и промычал, съедая слова:
— Канитель одна… На языке размазать.
Федор хотел сунуть четвертинку обратно за пазуху, но Дмитрий ловко перехватил ее и опрокинул над ртом. Бутылка всхлипнула раз-другой и стихла.
— Марья! — позвал Дмитрий жену. — Дай Петьке пятерку. Пусть сбегает.
— «Сбегает»! — боязливо передразнила Марья. — С одиннадцати ее торгуют.
— Шатилиха даст. Скажет, для меня.
— Хватит пить-то! — запротестовала было Марья. — Кажный день без продыху…
— Марья!.. — рыкнул Дмитрий и сузил глаза.
Марья опустила голову и, порывшись в укромном, только ей известном месте, ткнула Петьке в ладонь мятую пятерку, и тот безропотно вышел из дому. Пока Погорелов тщетно пытался доказать хозяйке, что «похмелка для мужика — первейшее дело», Петька сбегал и поставил на стол поллитровку.
— Ну, как? — исподлобья посмотрел на сына Дмитрий. — Уважают меня в магазине?
— Уважают, — не очень охотно ответил Петька. — Только Шатилиха всех уважает, когда без сдачи…
— Поговори мне! — незлобиво прикрикнул Дмитрий.
— Пап, отпусти на улицу.
— Дома сиди, пока я здесь. Приемник свой паяй.
— Это не приемник, а генератор ультразвукового излучения.
— Все равно паяй.
Петька без особого желания направился в свою комнату.
Марья принесла тарелку соленых огурцов и толсто нарезанное свиное сало. Дмитрий налил немного водки в два стакана.
— Петька! — позвал он громко. — Иди сюда!
Петька, опасливо поглядывая на отца, подсел к столу. Дмитрий посмотрел на Погорелова, потом на сына.
— Ты, Петька, можно сказать, только в жизнь входишь…
— Мужиком становится, — кивнул Погорелов.
— Помолчи, Федор, не с тобой говорю — с сыном. Марья!
— Ну, чего тебе? — Дверь в коридор приоткрылась, и в узкий проем боком встала Марья с веником в руке.
— Достань там покупку. К Маю которую… Ну, ты знаешь.
— Делать тебе нечего, — недовольно проворчала Марья, бросила веник куда-то в угол коридора, сняла за порогом валенки с калошами и в шерстяных носках со штопаными пятками прошла в зал.
Оттуда она вернулась с аккуратным бумажным свертком, перевязанным крест-накрест синей лентой. Под скрещением ленты лежала открытка. Дмитрий принял сверток, вытянул из-под ленты открытку и подал Петьке.
— Читай!
Петька уже догадывался, кому предназначался сверток, но открытку взял неохотно, поглядывая то на отца, то на Погорелова. Ему не хотелось читать при чужом человеке, а отец не замечал этого.
— «Дорогой сын, — невнятно начал Петька и мельком посмотрел на подобревшее лицо отца, — дарю тебе костюм в день шестнадцатилетия и к празднику. Твой отец…»
— Иди примерь, — передал Дмитрий сверток сыну.
Петька, заметив перемену в настроении отца, подумал, что самое время попросить у него денег. Он понимал: после такого подарка, хотя и преждевременного, заговаривать о деньгах неудобно. Но как тут не заговорить, когда чуть ли не всю зиму только о них и думаешь.
Петька представил, как вдруг отец, расщедрившись, дает ему много денег, столько, что хватит купить легкую дюралевую лодку. Он уже давно присмотрел ее в городском магазине «Спорттовары». Лодка покрашена в серо-голубой цвет, по бокам, как конопушки, видны приплюснутые головки заклепок. А сидений! Целых два! И оба раскладываются! Петька однажды попытался разложить их и посидеть, так его из магазина прогнали. Нечего, говорят, отираться здесь. Шастают всякие, а потом товару не хватает. И все равно если Петька бывал в городе, то не было случая, чтобы он не заглянул в магазин, где стояла лодка. Он уже считал ее своей и всегда со страхом подходил к магазину — а вдруг лодки нет, вдруг продана! Увидит ее — и настроение как на победном хоккейном матче, и всякие планы в голове, мечты, что бы такое сделать для отца и потом уговорить купить лодку. Но время шло, и, хотя лодка по-прежнему стояла в магазине, Петька не решался пока обращаться к отцу со своей, как он понимал, далеко не обычной просьбой. Может, сегодня, сейчас?