— Я думал — страдает, письмо жене пишет. А он спит как сурок, даже комнату не закрыл! — проворчал Можеров и сел на стул. — Мягкий. Когда успел купить? Принимай гостя, засоня! — громко сказал Можеров.
— А? Что такое?.. — залепетал испуганный женский голос. Можеров насторожился. Неужели Валентина приехала? Почему же Иван ничего не сказал! Неприятный случай. Но голос! Будто и не она.
— Кто тут? Кто?.. — чуть заикаясь, вскрикнула женщина и, заслонившись одеялом до подбородка, прижалась спиной к стене.
— Да тише вы! — взмолился Можеров, вскакивая со стула и пятясь к выходу. — Я же ничего… Я же не туда… — оправдывался он, надеясь хоть как-то успокоить женщину. Он зацепился ногой за что-то на полу и, падая, опрокинул стол. Загремела посуда.
— Помоги-и-те-е-е! — заголосила хозяйка.
«Какая нервная!» — недовольно подумал Можеров и бросился к выходу, но у дверей остановился, голос женщины показался знакомым.
— Сонька, ты, что ли?
— Я-а-а…
— Ух ты! — облегченно вздохнул Можеров. — Ну и полетик, скажу я тебе! — И вытер ладонью пот со лба.
— Это ты, Климачов?
— Можеров я. Виктор Можеров. Помнишь? Который у тебя по пять компотов просит, а ты больше трех не даешь…
— Ой, Витенька! Отдышаться от страха не могу, так испугалась — сердце зашлось.
— У тебя зайдется, — уже по-свойски усаживаясь на стул, с усмешкой ответил Можеров. — Ты же в кино сегодня собиралась?
— Я хотела с тобой, а ты отказался.
— А ты бы не отказалась? Сегодня в кино, а завтра на гауптвахту. У тебя, Соня, женская логика. Не могу я так.
— Не можешь, а что же без стука входишь к одинокой женщине? Или у вас, мужчин, тоже своя логика?
— Напрасно ты, Сонь… Не все такие.
— А ты какой?
— Я? — опешил Можеров от неожиданного вопроса. — Откуда мне знать? Я думал, ты только улыбаться можешь.
— Привыкли в столовой, чтоб улыбки всем раздаривала. А я хочу одному. Понимаешь? Одному! — выпалила Соня и отвернулась к стене, помолчала и всхлипнула. — Сонька такая, Сонька глупая! У нее завсегда дверь открытая!.. Дверь-то открытая, да только никто в нее по-человечески не вошел. Она всхлипнула громче и закрыла лицо одеялом.
Можеров растерянно молчал. Какая-то необъяснимая жалость к Тримасовой болью и нежностью отозвалась в груди.
— Ты чего, Сонь… Перестань, — стал неумело успокаивать он. Ему было странно видеть веселую официантку офицерской столовой плачущей. Каким бы усталым ни пришел к столу, она хоть немного, а настроения прибавит.
Как-то, еще в первые дни службы в авиационной части, он задержался в столовой на ужине и с самоуверенностью неотразимого парня, которому многое прощается, стал открыто рассматривать официантку с сочным румянцем на щеках и постоянной улыбкой. Улыбалась она всякому, кто пытался и не пытался с ней заговорить, это у нее получалось просто и естественно и, вероятно, многим нравилось. И никто не мог понять, чего в ней больше: неиссякаемой, дарованной природой доброты или желания кому-нибудь понравиться. По-видимому, все это слилось в ней воедино, и потому всем она казалась доступной.
Можеров и сам не мог понять, почему ему вдруг захотелось обратить на себя внимание симпатичной официантки. И когда она, проплывая с подносом между столами, поравнялась с ним, он будто случайно перегородил локтем проход. Тримасова остановилась, показала ямочки на щеках и мягко проговорила:
— Пропустите, пожалуйста! Мне надо разносить ужин.
— Вас, кажется, Соней звать?
— Соня.
— А меня, кажется, Виктор.
— Почему кажется? — удивилась официантка. В ее затененных глазах Можеров заметил искреннее любопытство. Он никогда не видел так близко ее глаз и был поражен их светло-голубой, незатуманенной чистотой.
— Говорила мне однажды, Соня, одна загадочная личность о том, что жизнь мне только снится, что это только во сне меня зовут Виктором — хорошим парнем. А на самом деле нет во мне порядочного человека: дисциплина не та, женитьба за горами, пристрастие к вину и обильной пище имею. Словом, зовут, а существую или живу?..
— Чудной вы, лейтенант.
— Виктор!
— Виктор… Вы так говорите, будто вас сплошь окружают таинственные люди. Это же ведь не так.
— Нет, конечно, — согласился Можеров. — А вы таких встречали?
— Не часто.
— Ну и как?
— Мне их жалко.
— Соня! Где мой ужин? — напомнил кто-то о себе за спиной Можерова.
— Я сейчас… Иду, — с виноватой улыбкой ответила Тримасова, приподняла поднос повыше, но ее опять остановил Можеров.
— Подожди, Соня. Всего одну минутку, — попросил он. — Приходи сегодня после кино на речку.