Выбрать главу

— Хорошо, восемь шестнадцатый! — похвалил Кортунов. — Возьмите курс восемьдесят градусов!

— Понял — восемьдесят!

У Климачова перехватило дыхание, а с разгоряченного лица не сходила улыбка. Он ликовал! Он чувствовал себя летчиком!

Кортунов часто оглядывался назад и следил за маневрами Климачова. Как ни уворачивался он из-под атак, истребитель лейтенанта продолжал цепко держаться в хвосте. Уйти от прицельных очередей Климачова для него не составило бы большой трудности, но это лишнее — пусть парень поверит в себя. Он сегодня молодец, показал поистине истребительскую хватку и цепкость.

«Вот репей, — тепло подумал о нем подполковник. — А еще Вадим говорил — не будет из него толка. Куда ж толковей!..»

— Ноль четвертый! Атакую слева! — услышал Климачов и подумал: «Атакуй! Атакуй! Я вам не позволю, уважаемый замполит, любоваться моим хвостом!» Он бросил истребитель в переворот, не выводя из пикирования, крутнул неправильную «бочку» и с силой потянул ручку на себя: самолет мощно полез вверх. В глазах снова потемнело. Щеки под действием огромных перегрузок провисли, отяжелевшие веки закрылись сами собой — не разодрать. Скорость стала падать, снизились перегрузки, постепенно возвращалось зрение.

В верхней точке петли Климачов вывел самолет в горизонтальное положение и снова сорвал его в пикирование. Выполнив во время пикирования ложный вывод, он продолжал камнем приближаться к земле. Климачов видел, как быстро она надвигалась на него, вспухала, как хорошее тесто на дрожжах. От неистовой скорости мелко тряслись крылья истребителя.

«Догони-ка, товарищ подполковник!» — радостно твердил Климачов и с предельным усилием потянул на себя ручку управления. Кровь отхлынула от головы, снова желтые круги, серые мушки, снова темнота в глазах. Не помогал и противоперегрузочный костюм. «Не угонишься, старый волк, за молодым!..»

Кортунов в это время, создав самолету крен в пятнадцать градусов, ходил по большому кругу вдоль границ зоны пилотирования и внимательно наблюдал за истребителем Климачова, готовый каждую секунду указать летчику на опасные ошибки.

«Дает прикурить небу, вертун семихвостый!» — недовольно подумал Кортунов, но замечание Климачову по радио делать не стал. Истребитель Климачова находился на расстоянии около двух километров, начинать атаку с такой дистанции было бы тактической ошибкой, но Кортунов все же нажал кнопку передатчика:

— Я — ноль четвертый! Атакую справа!

Кортунов по-прежнему продолжал полет по большому кругу. Он хорошо видел, как истребитель Климачова заметался в каскаде фигур высшего и сложного пилотажа. От неимоверных перегрузок с крыльев его самолета белыми полотенцами срывались потоки сжатого воздуха.

«Вот вояка! Того и гляди заклепки у самолета повыскочат! — поморщился замполит. — Абсолютно не видит, что у него за хвостом творится. Фигурист балетный!»

— Восемь шестнадцатый! Конец боя!

— Понял — конец боя!

— Ну и молодец, что понял. Видишь меня?

Климачов осмотрел переднюю и заднюю полусферы, но самолета Кортунова нигде не заметил. Куда он мог скрыться? Возможно, замполит отвернул в сторону солнца, не выдержав перегрузок? Что ж, и это не исключено. Самолет не разбирает, кто сидит в кабине, лейтенант или генерал, он подчиняется твердым и умелым рукам.

— Восемь шестнадцатый! Я справа, сзади, над вами. Пристраиваюсь. Ведите пару на аэродром.

Не успел Климачов вглядеться в указанную сторону, как самолет Кортунова будто вырос из ничего и занял место ведомого в боевом порядке пары. И только теперь Климачов понял, как по-школярски он вел воздушный бой.

«Сколько раз Калинкин говорил — в воздушном бою прежде всего нужна осмотрительность. Будь это настоящий бой, — меня сбили бы в два счета! Я даже приборной доски не видел!..»

После посадки Климачов неохотно покинул кабину истребителя и понуро направился к Кортунову получать замечания.

— Товарищ подполковник…

— Одну минутку, — перебил его Кортунов. Он расписался в книге приема и сдачи самолета, похвалил техника за безотказную работу материальной части и только тогда взглянул на Климачова. Тот смотрел на него с нескрываемой тревогой — ведь потеря ведущего равносильна предпосылке к чрезвычайному происшествию.